— Нет, не может быть! — воскликнул Максим в ответ на свои мысли.
— Моя мама — врач! — упрямо повторил мальчик. — Почему вы мне не верите?
— Я верю, но… Как зовут твою маму?.
— Татьяна Аркадьевна, — отчетливо произнес мальчик, а у Максима сразу запершило в горле, слезы застилали глаза:
«Татьяна Аркадьевна… Таня… Возможно ли? Но тогда этот мальчик… Этана, Этана… как могла ты не сказать самого главного!»
— Но почему вы все о маме? Почему не спросите, как зовут меня? — недовольно насупился мальчик.
— Да, как зовут тебя? — повторил Максим, жадно всматриваясь в родные черты.
— Меня зовут Вова. А вас?
— А меня Максим… Максим Владимирович.
— Вот здорово! И моего папу зовут Максим Владимирович. Только он где-то очень далеко. Так далеко, что от него даже письма не доходят… А почему вы плачете?
— Разве я плачу, Вова? С чего ты взял? Просто… Просто ветер, — с трудом проговорил Максим, стараясь подавить вдруг подступившие рыдания.
— Нет, вы плачете, я вижу. Послушайте, а может… Может, вы и есть мой папка? Да, конечно, я бы вас сразу узнал, если бы вы были одеты, как на той фотографии, у мамы.
— Какой фотографии?.. — еле выдавил из себя Максим.
— Ну, той, где вы — геолог, в штормовке, с молотком… А теперь вы уже не геолог?
Но Максим не слышал больше ничего, Он прижался лицом к мягким мальчишеским вихрам и дал волю слезам:
— Вовка, сынок! Если бы я только знал…
А маленькие горячие ручонки сына уже обвились вокруг его шеи:
— Ты озяб, папа? Ты весь дрожишь. Пойдем домой!
— Это я от радости, сынок. Сейчас все пройдет, — постарался взять себя в руки Максим. — Подождем маму.
— А она на автобусе приедет. Это там, на улице. Пойдем, встретим ее.
Максим взял сына за руку, и они вышли со двора.
— А вон и «семерка», видишь! — махнул Вова рукой на приближающийся автобус.
Максим впился глазами в открывшуюся дверь машины.
— Да вон же, вон она, мама! — крикнул Вова. — Ой, что это с ней?
Но Максим и сам уже увидел ее, такую же, как восемь лет назад, и совсем другую — уже не девушку, а очаровательную женщину. Глаза их встретились. И Таня вскрикнула, побледнела как полотно, качнулась в сторону, начала оседать на землю. Какой-то мужчина подхватил ее под руки, крикнул другому, чтобы тот звонил в скорую помощь. Но Таня открыла глаза, рванулась из рук мужчины, метнулась к нему, Максиму. Губы ее разжались:
— Не надо… скорой помощи…
А Максим с сыном уже подбежали к ней:
— Таня! Танюша!
— Максим!.. — она обхватила одной рукой его, другой — сына, прижалась к ним обоим, прильнула губами к небритой щеке Максима. — Максим, родной мой! Вовка, сынок! Вот мы и дождались! Это же папка твой…
— Что я, не знаю? Я первый его встретил, — гордо ответил мальчик, высвобождаясь из рук матери. — И что вы оба сегодня плачете? Пошли домой!
— Да-да, пойдем, Максим, — она вытерла слезы, взяла Максима под руку:
— Они улетели? Совсем?
Он молча кивнул.
— А ты остался? Ты вернулся к нам?
Он только крепче сжал ее локоть.
— Я знала… Я верила, Максим. Я ждала тебя каждый день, каждую минуту! Ведь ты для меня… — она вдруг потупилась, локоть ее дрогнул. — Я понимаю, что никогда не заменю тебе Миону, но…
— Не надо об этом, Таня. Здесь, на Земле, ты — единственный близкий мне человек. А теперь еще и Вова…
— Значит, там… Значит, Этана ничего не сказала тебе о нас?
— Она сказала мне о тебе лишь четыре дня назад, во время последнего сеанса дальней связи, покидая Солнечную систему. А о Вове я узнал только сегодня. Но это она, Этана, устроила нашу встречу, «прописав» меня в твоей квартире.
— Этана осталась Этаной. Но я не сужу ее…
— Ее нельзя судить, Таня. Как нельзя судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите. Все живут по-своему, в своих, слишком разных плоскостях, и никто не виноват, что иногда эти плоскости пересекаются под самыми невероятными углами. Мог ли я еще неделю назад рассчитывать, что сегодня меня ждет такое счастье…
Она без слов прижалась к нему.
3
Автобус ушел. Толпа рассеялась. На опустевшей улице остались двое.
— Вот так-то, сын. Пойдем и мы, — сказал Зорин, зябко запахивая плащ. — Я рад за нее.
— Я тоже рад, только…
— Не надо, Дима. Я понимаю тебя. Но жизнь очень сложная штука. И нужно терпеливо нести через нее нелегкое бремя истинной порядочности, чтобы рассчитывать на такие вот минуты счастья.
— Нет, папка, это все слова. Их можно, конечно, повторять в утешение. Но мы, наше поколение, давно поняли подлинную цену таких сентенций.
— Жаль!
— А мне жаль тебя! О себе я не говорю. Я, может быть, действительно не заслужил любви такой женщины, как Тропинина. Но ты! Можно ли вообще представить человека более порядочного, чем ты. А где оно, твое счастье?
— Счастье надо уметь ждать, сын.
— За счастье надо бороться, папка! А уж если видишь, что надежды на победу нет, то и гори все синим пламенем!
— Не будем спорить, Дима. Я знаю, во мне много старомодного. Но так мы жили… И скажу откровенно, сынок, я искренне надеюсь — пройдут годы, и люди снова будут жить так же, как и мы, так же любить, не требуя никаких векселей, так же делать добро, не рассчитывая ни на какое вознаграждение, так же мечтать о большом счастье, довольствуясь тем, что дала тебе жизнь.
— Папка, папка! Мне бы твою веру! Но я так жить не смогу. И Тропининой для меня больше не существует…
— Тропинина будет существовать независимо ни от твоего, ни от моего желания. Всегда!
4
Она позвонила утром, еще до работы:
— Это я, Андрей Николаевич. Простите, вчера получилось так нескладно… Я не ожидала…
— Полно, Татьяна Аркадьевна! Все получилось замечательно. Я поздравляю вас. И я, и Дима.
— Спасибо, Андрей Николаевич.
— И потом, вот что. Отпуск на три дня я вам уже оформил. Так что никуда не торопитесь сегодня.
— Ой, зачем это?
— Нужно, Татьяна Аркадьевна. Так следует по нашему законодательству.
— Спасибо вам еще раз. Но сегодня вечером мы вас ждем. И вас, и Дмитрия Андреевича.
— Ну, сегодня, я думаю, вам будет еще не до нас.
— Это просьба Максима. Речь пойдет о проблеме нейтринной стабилизации ядер. Дело, оказывается, не терпит отлагательств. Мы ждем вас в шесть часов вечера.
— Хорошо, мы придем, Татьяна Аркадьевна. Зорин прошел в комнату к сыну:
— Ты слышал, Татьяна Аркадьевна с мужем приглашают нас к себе?
— Слышал, но не пойду. Я же сказал вчера…
— Нас приглашают не просто в гости. Предстоит серьезный разговор о нейтринной стабилизации ядер. Видимо, муж Татьяны Аркадьевны хочет познакомить тебя с идеями, которые он почерпнул у инопланетян.
