Я был увлечен работой, хотя в своем мире никогда не был занят чем-либо подобным. Приходилось на ходу решать множество задач, разгадать которые без помощи моих новых помощников мне никогда бы не удалось.
И дело двигалось вперед.
Вперед? А что меня ждет впереди?
Однажды Оля принесла мне очередную кипу книг, необычайно взволнованная, радостная.
— Альсино, милый! У меня для вас… вернее, для нас, сюрприз!
Ее счастливая возбужденность передалась и мне. А она щебетала:
— Лена достала для нас билеты в Большой театр. Мы завтра поедем с вами на балет «Ромео и Джульетта». Я уже договорилась с Юрой Кочетковым. Он принесет утром для вас свой выходной костюм. Он подойдет вам. Вы с Юрой одного роста и сложения. Все будет здорово! Правда-правда! Не идти же вам в театр в комбинезоне «бабушкиного парашютиста». — И она засмеялась. — И еще… вы только пообещайте сделать это для меня! Ладно? Я достала вам парик с локона ми до плеч. Вы будете выглядеть сказочно. Я ослепну, глядя на вас! Принц, или не знаю еще кто… скажем, просто современный модник! Вы наденете? Правда- правда?
Мне было трудно отказать этой милой девушке. Мог же я явиться в этот театр, скажем, в шлеме?.. Но я все же сказал:
— Балет? Это когда на сцене танцуют? И вы думаете, до меня дойдет смысл этих телодвижений?
— Там будет музыка, Альсино! А она передает заложенные в нее мысли и чувства и композитора, и такого драматурга, как Шекспир!
— Я читал о нем.
— А теперь увидите, услышите! И этого нигде не прочтете. Решено. Завтра мы отправляемся с вами в театр, а здесь без вас обойдутся один денек.
Мог ли я сопротивляться такому милому натиску?
Принесенный Олей костюм пришелся мне впору, а не знавшая волос голова моя украсилась великолепной гривой добытого Олей парика, и я вполне мог сойти за счастливого меломана, спешившего на любимый спектакль.
Оля отказалась от предложенной Кочетковым машины и сказала, что мы поедем, как все, в электричке. Когда мы проезжали близ дачи Грачевых, Оля тронула меня за руку, указав глазами на окно.
На вокзале, куда прибыл электропоезд, толпилось несметное количество народа. Голова шла кругом.
Оля провела меня сразу на станцию тоже электрической, но подземной городской железной дороги.
Это напомнило мне родной мир, где под землей в герметических трубах без воздуха мчались с огромными скоростями электромагнитные вагоны, разгоняясь в условиях обнуления масс, когда пропадают и вес и инерция.
Поезда здешнего метро двигались в наполненных воздухом туннелях, преодолевая его сопротивление, показывая мне технологическую несовершенность здешней цивилизации.
Через несколько остановок мы с Олей вышли из вагона на неоправданно нарядной станции, отделанной мрамором, и поднялись на самодвижущейся лестнице на площадь театров.
Самый красивый из них, с колоннадой, увенчанной мчащейся четверкой коней, влекущих колесницу, и назывался Большим.
С любопытством приглядывался я ко всему, когда мы вошли в него: и к мраморным лестницам, и к зеркалам в золоченых рамах, но главное, к людям, попавшим сюда, оказывается с большим трудом «достав» билеты на право входа. Как это не похоже на все в нашем мире!
Я приглядывался к молодым и пожилым лицам, к покрою одежды, видя стремление одних женщин выглядеть эффектнее и привлекательнее, а в других чуть ли не вызывающее пренебрежение к своему внешнему виду, и что особенно удивительно, у молодых!.. Я угадываю в этом какое-то чувство протеста и неудовлетворенности…
Нам предстояло занять места в первом ряду в одной из лож второго яруса и опереться о бархатную поверхность отделяющей нас от зала баллюстрады.
Оля поглядывала на меня и шептала:
— Вы, Альсино, похожи на знаменитого музыканта, приехавшего из-за рубежа. Дайте я вам поправлю ваш галстук-бабочку. Совсем вы не умеете его носить! И чему только вас учат дома? Вот так. Теперь просто здорово! Правда-правда! Вот только… — И она запнулась.
— Голова под париком как у буддийского монаха? — угадал я ее мысль.
— Вы просто невозможный человек! Я все забываю, что я для вас как бы прозрачная…
«Если бы только прозрачная!» — подумал я. Но она, к счастью, не прочла этой моей сокровенной мысли, хотя не раз улавливала уже то, о чем я думал.
Я разглядывал сверху усаживающихся внизу в кресла людей. Потом перевел взгляд на сияющую над ними огромную люстру с красивым сочетанием умело подобранных огней.
Люстра потускнела, и шум в зале на всех ярусах умолк.
Перед прикрытой занавесом сценой в углублении сверху видны стали музыканты с их инструментами.
Между их рядами пробирался статный, элегантно одетый седой человек. Он взошел на возвышение, держа в руке тонкий прутик. Повернулся лицом к залу. Поклонился. Зал ответил рукоплесканием.
Потом, обернувшись к оркестру, взмахнул своим прутиком и заставил меня поразиться тому, как непостижимо соединил он звучание множества инструментов, обрушив сразу завороживший меня поток звуков.
Я подумал: «Как много потерял наш немой мир, заменив звуки телепатией!» Оказывается, музыка обладала самыми сильными телепатическими свойствами.
Когда на сцене появились танцоры, сочетавшие свои движения со звучавшей музыкой, как бы материализуя ее, Оля вся превратилась в восторженное внимание.
— Альсино! Альсино! Смотрите! Они же летают… на миг застывают в воздухе! Правда-правда!
Она имела в виду главных героев, именуемых Ромео и Джульетта.
Я не читал этой знаменитой трагедии Шекспира, волнующей людей на протяжении столетий. Но мне этого сейчас и не требовалось. Даже не столько движения танцоров, которыми так восхищалась Оля, а сама музыка открывала мне глубину души великого драматурга, счастье и горе его героев, доносимые до слушателя и зрителей прославленным музыкантом и талантливыми исполнителями.
Я всем существом своим воспринял всю горечь любви двух юных сердец, разлученных жестокой родовой враждой, и переживал вместе с ними их чувства… Поистине, печальней нет на свете!..
Музыка оказалась ключом к пониманию параллельного мира!
Мы оба, и я, и Оля, находились под таким впечатлением от спектакля, что, не сговариваясь, миновали станцию метро, с которой поезд доставил бы нас на пригородный вокзал, и пошли пешком «куда глаза глядят…», как предложила Оля.
Мы говорили о том, что видели и что перечувствовали. Оле требовалось обязательно знать, как я воспринял истинную любовь, которая возникает вопреки всему, как, по ее убеждению, только и могла возникать. И я ничего не скрыл от нее, даже того, что я сам боюсь такой любви…
