Феликс осторожно пощупал у него пульс, повернулся к нам и сказал:
— Кто-нибудь еще чувствует себя плохо? Похоже, у нас большие проблемы…
— Что с ним? – спросил Карпов, держась за свой огромный живот.
— Что-что! Мертв. Ты что, сам не видишь?
— Почему мертв?
Вместо ответа Феликс встал, вытер руки о край простыни и сказал Ире:
— Возьми анализы. И на всякий случай надень защитный костюм.
— А что толку! Оборудование все равно не работает. Что мне с этими анализами делать?
— Выполняй. Остальные сейчас же должны пройти через кабину дезинфекции. Собираемся в лаборатории через час.
Уговаривать никого не пришлось. По испуганным лицам коллег было понятно, что они пройдут хоть босиком по раскаленным углям, лишь бы избежать такой смрадной кончины. Теперь уже было очевидно, что смерть Бена – не несчастный случай. Всего за сутки умер еще один крепкий и здоровый мужчина. И мы не знали, почему.
Через час, пойдя через кабину дезинфекции и полностью переодевшись, мы снова собрались в лаборатории. Кожа после дезраствора зудела, все то и дело чесались и не могли усидеть на месте.
— Итак, — начал Феликс, — давайте соберем все факты воедино. Мы потеряли двух человек. У обоих схожая симптоматика и оба скоропостижно скончались. Это может означать, что мы подцепили какую-то заразу. Алла Федоровна, напомните, на что оба жаловались?
Смольская немного успокоилась и только красные опухшие от слез глаза и нервное раскачивание выдавали недавнюю истерику.
— У них была повышена температура. Оба жаловались на боли в животе, сухость во рту и головокружение, — ответила она глухим голосом.
— Так, это уже кое-что. Во-первых, всем нужно измерить температуру. Кто еще чувствует недомогание и похожие симптомы?
Карпов неуверенно поднял руку. За ним – еще двое охранников и тихо всхлипнула лаборантка.
— Понятно, — мрачно ответил Феликс. – Что у нас с анализами?
— Ничего. Пока у меня не будет хотя бы микроскопа, я ничего не могу сделать, — ответила Ира.
Феликс снял очки, сжал голову руками и закрыл глаза. Когда он так делал, мне становилось страшно. Его напряженное молчание и задумчивые глаза – не самое оптимистичное сочетание.
— Так что же делать? – начал паниковать Карпов. – Надо срочно связываться с Центром и вызывать помощь! Я чувствую, что мне плохо. Вдруг у меня то же самое, что у этих двоих? Я не хочу умирать! Феликс, чего ты молчишь?
— Не надо паниковать, — старший Порываев прервал Карпова. — Сейчас лучше действовать по плану. Сначала нужно изолировать тех, кто чувствует недомогание.
— Что значит изолировать? – заорал Карпов.
— Это значит изолировать, — спокойно ответил Порываев, хоть и было видно, что это спокойствие дается ему нелегко. – Просто ограничить общение с теми, кто здоров, и пару дней пожить в отдельном боксе.
— Я не хочу сидеть в боксе!
— Я вам составлю компанию, мне тоже что-то нехорошо.
Младший Порываев с тревогой посмотрел на отца.
— Так, уже пятеро, — с ужасом констатировала Смольская.
Было решено изолировать их в отдельном блоке. Для этого пришлось убрать перегородку между двумя комнатами и перенести туда кровати. Наша лаборатория стала похожа на госпиталь.
Сначала все было более-менее спокойно. Особого веселья в боксе не наблюдалось, но коллеги общались, нормально ели. Ближе к ночи у Карпова и лаборантки поднялась температура. Смольская, одетая в защитный костюм, бегала вокруг больных и не знала, что делать.
Утро началось со страшной новости. Лаборантка и один из охранников скончались ночью. Карпов и второй охранник не приходили в себя, но были еще живы.
Старейшина, узнав от Амади о произошедшем, приказал своим людям вырыть на кладбище две могилы. Феликс, младший Порываев и наш техник сами понесли трупы на кладбище, запретив их сопровождать.
Когда они, грязные и замученные, вернулись с кладбища, снова нужно было отправляться туда. Скончался Карпов.
Места умерших в изоляторе тут же заняли другие.
* * *Три ужасных дня и три кошмарные ночи. Нас осталось пятеро – я, Феликс, Ира, Смольская, младший Порываев.
У меня в голове не укладывалось, как всего за несколько дней могло случиться такое? Как от экспедиции в семнадцать человек могло остаться только пятеро? Я чувствовала, что это еще не предел.
Мы жили как в бреду. Смольская почти перестала с нами общаться, зато частенько разговаривала сама с собой. У нее были безумные глаза, она не спала несколько ночей подряд. Я боялась, что она сойдет с ума или, потеряв контроль над собой, сделает что-то непоправимое. Феликс с Порываевым почти не выходили из лаборатории, пытаясь починить аппаратуру. Вроде бы им удалось связаться с Центром и оставить сообщение, но ответа они так и не получили. Передатчик сгорел окончательно.
Младший Порываев горевал о смерти отца и уже не верил, что все еще может наладится. Я слышала, как он плачет по ночам. Ира ковырялась с реагентами и пыталась найти хоть какой-то объяснение произошедшему.
Между тем, жизнь в деревне не изменилась. Никто из местных не умер и не заболел. К нашей лаборатории старались не подходить и даже верный Амади извинился и попросил обращаться к нему только в случае крайней необходимости. Все боялись, что болезнь может уцепиться и за их жизни. Мы никого не осуждали.
«Белая чума», о которой говорила Дада, убивала только белых. Однажды я заметила эту сумасшедшую возле нашей лаборатории. Даже в темноте я узнала ее. Дада крутилась рядом, ходила вокруг и что-то высматривала. Я долго наблюдала за ней через окно лаборатории и, наконец, не выдержала. Просто сдали нервы. Вышла на улицу и подкараулила ее.
Она вскрикнула, вонзила в меня свои черные глазищи, сказала одно лишь слово: «Чимекка», и убежала.
Я рассказала об этом Ире.
— Чимекка?
— Да, она сказала Чимекка.
— Помнишь, Амади как-то говорил, что это река какая-то, — сказала Ира.
— Нет, это, кажется, не река, а источник, из которого деревня получает питьевую воду.
— А, да, точно!
Рядом возился с микроскопом Порываев. Оставив прибор в покое, он вышел из лаборатории. Вернулся минут через десять. В его руках был насос с фильтром для воды.
— Сломался.
— Что, тоже? – вздохнула Ира. – У нас хоть что-нибудь еще работает?
— Он давно сломался. Похоже, где-то неделю назад. Вспомните, когда заболел Бен.
И тут до нас дошло! Мы провели примитивный водопровод и поставили этот насос с фильтром, чтобы чистая питьевая вода из деревенского колодца поступала прямо в лабораторию. Насос продолжал работать, хоть и с перебоями, а вот фильтр сломался. Вода в колодце была чистой, но фильтр очищал ее от бактерий и примесей. Его просто забыли поменять на новый, как это полагалось делать каждую неделю, вот он и вышел из строя. А это означало, что мы все как минимум неделю пили сырую нефильтрованную воду.
