Она сняла с ног легкие тапочки и пошлепала босиком к лаборатории, оставляя на пыльной земле отпечатки маленьких ступней.
Как Ира и говорила, через сутки она уже лежала в реанимационном блоке без сознания. Мы с Феликсом, как два заплаканных привидения, бродили между койками и следили за состоянием пока еще живых коллег. По какой-то причине они не умерли, как все остальные. Они не приходили в сознание, но оставалась маленькая, еле живая надежда, что помощь подоспеет вовремя.
То ли от утомления, то ли от страха и самовнушения, я чувствовала себя дурно. Меня бросало то в жар, то в холод, кружилась голова, ныл живот. Я боялась говорить об этом Феликсу.
Он позвал меня ужинать. Мы сели за стол, но еда не лезла. Феликс налил в стаканчики кипяченой воды, капнул туда по несколько капель йода и протянул один стаканчик мне.
— Предлагаю тост. За жизнь! Чтобы мы… чтобы мы вернулись домой и по возможности живыми.
Мы чокнулись пластиковыми стаканчиками с рыжим напитком и выпили все до дна.
— Думаю, пришло время рассказать тебе, — сказал Феликс. – Надо поспешить. Вдруг я отключусь раньше, чем предполагаю.
— О чем ты?
— Послушай, Аномалия, я был не совсем честен с тобой. Я привез тебя сюда не для какой-то вшивой экспедиции. Да и никакой экспедиции в сущности не было. Я просчитался. Хотел как лучше, а загубил зазря столько людей…
— Феликс, ты о чем?
— Может, оно и к лучшему, что ты не понимаешь, — его лицо побледнело и покрылось бурыми пятнами, он из последних сил сдерживал рвоту. — Твоя жизнь совсем не так должна была закончиться. Ты – особенная, Аномалия. Но это теперь уже не важно. Миссия не выполнена. Я грешен перед тобой и перед Богом.
— Каким Богом? Кто грешен?
— Извини, я сейчас вернусь. Меня тошнит.
Феликс встал из-за стола и, зажимая рот рукой, вышел в коридор. Я была ошарашена. Что за бред он сейчас нес? При чем тут «миссия» и Бог? При чем тут я? Никогда раньше я не слышала от Феликса ни слова о Боге.
Прошло минут десять. Потом пятнадцать, но я по-прежнему сидела одна. Вокруг было непривычно тихо. Мне казалось, что сейчас вот-вот зазвучит недовольный бас Карпова, из дальней комнаты донесется заливистый смех Иры, прокашляется Порываев, прикрикнет на сына, послышатся шаги.
Тишина железными тисками сжимала голову. Феликс не возвращался. Я боялась встать, боялась выходить в пустой коридор, боялась увидеть на полу еще одно распластанное тело. От этого до сумасшествия – всего один взгляд, одна минута, и я, вырывая на себе волосы, выбегу на улицу, заору так, как этим проклятым джунглям и не снилось.
Поборов страх, я все же вышла в коридор. Феликса там не было. Я направилась к соседнему кабинету, но и там было тихо и пустынно. Минуя реанимационный бокс, я подошла к уборной. Там горел свет.
— Феликс, ты здесь? С тобой все нормально?
В ответ — тишина. Я осторожно толкнула дверь, но она открылась только на треть, упершись в какую-то преграду. Это были ноги Феликса. Он лежал ничком на полу. Рядом валялся помятый пластиковый стаканчик.
Врачебный опыт взял верх над эмоциями, и я, прощемившись в уборную, первым делом потрогала шею Феликса. Еле ощутимый пульс трепыхался под пальцами. Жив.
Нужно было срочно отправить его в реанимационный блок. Я взяла Феликса за холодные руки, безвольно лежащие на полу, и попыталась поднять. Слезы страха и бессилия заливали глаза. Он был слишком тяжел для меня. Я попыталась тащить его по полу, но с огромным трудом сдвинула только на пару метров, пока боль не скрутила живот.
Все, что я смогла сделать, это перевернуть Феликса на бок, чтобы он не захлебнулся, если его начнет рвать. Одной мне не справиться. Я выбежала на улицу за помощью.
В деревне было тихо, только потрескивал огонь в догорающих кострах. Уже вторую неделю по вечерам тут не пели и не плясали. С наступлением ночи люди, как жучки, расползались по домам-норкам и до утра – ни звука.
Не теряя времени, я побежала к дому Амади, но долго не могла найти дорогу. Проклятая деревня состояла из одинаковых хижин, узкие улочки беспорядочно путались. Упираясь то в тупик, то в черноту джунглей, я в панике завыла во весь голос: «Амадии-и-и-и! Ама-а-а-а-ади-и-и-и-и! Кто-нибудь, помогите!».
К счастью, за спиной послышались быстрые шаги. Амади остановился на расстоянии нескольких шагов от меня. Я бросилась к нему, но он, выставив вперед руки, отпрянул.
— Что случилось?
— Феликс, Феликс… нужно отнести его в реанимацию. Я одна не смогу. Амади, помоги, пожалуйста!
— Что с Феликсом?
— Он без сознания… Я осталась одна.
Амади растерялся. Мы перестали общаться с ним, как и с остальными жителями деревни, как только поняли, что люди боятся… и вполне оправданно.
— Амади, помоги, — взмолилась я, увидев его нерешительность.
— Извините, — запинался паренек, — но у меня сестра… а там дети. И я… я… простите, не могу.
Амади весь сжался и попятился назад. Капельки пота на его лбу блестели в свете колышущихся огней факелов. Я развернулась и пошла прочь. Если даже Амади отказал в помощи, то все, конец.
Когда я добрела до лаборатории, у меня уже не было ни сил, ни желания бороться. Если бы не одинокая фигура у входа в лабораторию, я бы, наверное, сошла с ума. Женский силуэт неподвижно стоял у двери. Мне даже на секунду показалось, что это иллюзия, всего лишь причудливая тень. Но когда я поняла, что мне не показалось, по коже пробежал мороз. Кто это? Человек? Привидение?
Я встала, как вкопанная. Фигура медленно сдвинулась с места и мягко поплыла ко мне. В бледном свете луны я узнала лицо Дады.
— Что тебе еще от нас нужно? – закричала я, но женщина спокойно подошла ко мне, посмотрела в глаза и мягко взяла меня за руку.
Мой гнев тут же сменился каким-то невероятным спокойствием, и я послушно пошла за ней. Дада вошла в лабораторию, озираясь по сторонам и осторожно ступая босыми ногами по гладкому полу коридора. Она вела меня к уборной, где по-прежнему без сознания лежал Феликс.
Дада нагнулась, взяла его под руки. Она хотела мне помочь! Я моментально вышла из ступора и подняла Феликса за ноги. Кое-как мы дотащили его до реанимационного блока. Свободных кушеток больше не было. Я достала из шкафа надувной матрас и быстро соорудила новое больничное место. Пока я измеряла жизненные показатели Феликса и подводила к нему последний автоматический реанимационный аппарат, Дада бродила между коек и вглядывалась в бледные лица моих коллег. Она молча взяла со стола бумажное полотенце и обмакнула его в ведро с кипяченой водой, стоящее неподалеку. Удивленно комкая в руках мокрые ошметки, Дада сняла с себя что-то похожее на фартук, намочила его и стала бережно обтирать лица и руки больных. Переступая через трубки катетеров, она переходила от одного человека к другому. Я не стала ее останавливать и убеждать, что они меньше всего сейчас нуждаются в таких процедурах. У меня просто не было сил.
