Болел живот. Перед глазами взрывались цветные пузыри. Я почувствовала, что мне нужно прилечь, и вышла из реанимационного блока. Дада последовала за мной.
— Уходи, — сказала я ей, — ты уже помогла. Спасибо. А теперь лучше уходи.
Но Дада смотрела на меня своими огромными глазищами и не отходила ни на шаг.
Свалившись на кровать, я свернулась калачиком и закрыла глаза. Страшней всего была мысль, что утро может не наступить, что эта ужасная ночь станет последней. Я почти двое суток не сомкнула глаз, поэтому сон одолел моментально. Дада сидела рядом на кровати и гладила мои волосы. Ее прикосновения были неприятны, раздражали, навевали кошмарный сон, но у меня не было сил, чтобы сказать хоть слово или пошевелиться. Даже если бы она захотела убить, вряд ли бы я смогла сопротивляться.
Дада тихо напевала какую-то песню, наверное, детскую колыбельную. Я цеплялась за последние секунды сознания, как за последние секунды жизни, и мысленно твердила: «Не спи, не спи, открой глаза». «Илия должен прийти прежде и устроить все», — вдруг сказала Дада. Или мне показалось, что сказала…
* * *С трудом разлепив ссохшиеся губы, я открыла глаза в надежде увидеть рядом хотя бы каплю воды. На столике рядом стоял пустой стаканчик с оранжевыми точками от высохших капель йодного коктейля. Жажда сводила с ума.
Живот все еще болел. Но даже эта тягучая боль была ничем по сравнению с радостью: я жива. Руки, ноги двигались, глаза видели. И это было счастье. Хоть и недолгое.
Постепенно ко мне возвращалось осознание ужаса ситуации, в которой мы прочно застряли. Я осталась одна. В затерянной деревне на краю земли. В соседней комнате – четверо коллег, которые, возможно, не пережили эту ночь.
Мне совершенно не хотелось двигаться. Я прислушивалась к слабым звукам с улицы. Там, снаружи, кипела жизнь. Смеялись дети, шумели женщины, доносился стук топора и шарканье босых ног. Солнечный свет, проходя через окно, ровным прямоугольником сиял на гладком полу. На мгновение в нем, как на экране в кино, нарисовалась тень маленькой кучерявой головки с оттопыренными ушами. Грозно и визгливо прикрикнул женский голос — и головка исчезла. Торопливый топот маленьких ножек удалялся за окном. Наверное, дети ждут, не дождутся, когда «дом белых» перейдет в их владение для игр. Пусть подождут. Тут еще живы.
Я снова задремала или на время потеряла сознание, но очнулась от сильного шума. Человеческие голоса усиливались, я слышала, что возле лаборатории, у самых стен, собрались люди. Много людей. Что им надо? Неужели осмелились подойти к «дому белых»?
— Где? Покажите? – я расслышала русский язык и решила, что это Амади. Наверное, его отправляли проверить, все ли умерли.
— Разойдитесь! – услышала я еще одни мужской голос, и он показался мне знакомым.
Кто-то переступил порог лаборатории. Быстрые шаги приближались к моей комнате. Шаги были отчетливыми и звонкими… шаги не босых ног. Казалось, сердце от волнения громыхнуло в груди вхолостую и замерло. Я собрала последние силы, кое-как прикрыла халатом отекшие ноги и приподнялась.
— Эй, есть кто? – голос эхом разнесся по пустым коридорам.
Шаги были все ближе и ближе. В дверях появился силуэт. Мужчина.
— Сюда. Здесь кто-то есть!
В комнату залетел еще один мужчина и бросился ко мне.
— Анна! Слава Богу, ты жива!
Я подумала, что сошла с ума и мое воображение напоследок рисует мне то, что я хотела бы видеть, а не то, что есть на самом деле. Это был Илья. Его испуганное лицо, склоненное надо мной, его глаза… все это расплывалось и исчезало в черном мельтешении. И только запах был реальным. Знакомый запах свечей и чего-то сладкого, теплого.
— Ого, да тут целый госпиталь! — крикнул кто-то из соседнего блока. – Четверо… еще живы. Давайте быстро, на носилки – и вперед.
Вокруг забегали незнакомые люди. Илья поддерживал мою голову и что-то говорил, говорил… а я не слышала, только смотрела на его губы, чтобы не потерять сознание.
Рукав моего халата затрещал по швам. В плечо слабо кольнуло — мне делали какую-то инъекцию.
— На носилки ее! Шевелитесь, шевелитесь!
— Потерпи еще немножко, — я почувствовала, как меня подхватили сильные руки, уложили на что-то мягкое и прохладное. — Сейчас все пройдет.
Очнулась я в знакомой машине: все те же огромные тонированные окна, ряды кресел и прохлада кондиционера. На лоб легла теплая рука.
— Проснулась? Вот и хорошо, — улыбнулся мне Илья. — Как ты? Где болит?
Я хотела сказать, что чувствую себя гораздо лучше, но язык как будто присох к зубам. Кое-как из непослушных губ выкарабкалось булькающее: «…рмально».
— Мы в машине. Через полчаса трогаемся в путь. Отвезем на базу остальных… не волнуйся, они живы и, даст Бог, скоро будут здоровы.
Кто-то осторожно потрепал меня по плечу. Я повернула тяжелую, как глыба, голову и увидела Юрия — водителя, который привез нас в эту проклятую деревню почти два месяца назад. Он был таким же, как в тот день, и, кажется, даже рубашка на нем была та же самая.
— Ну что, очухалась? – блеснул Юрий своей золотой улыбкой. – Все будет хорошо. Терпи, казак, атаманом будешь!
Илья еще немного посидел со мной и присоединился к рабочим – они переносили уцелевшую аппаратуру. За нами приехали те самые две машины. Но в обратную дорогу отправлялся значительно поредевший пассажирский состав, да и вторая машина с легкостью уместила остатки аппаратуры. Везти обратно кучу металлолома не было смысла. Лабораторию так и не стали разбирать. Юрий сказал, что ее оставили в подарок местным жителям. Все-таки это самое прочное здание на несколько сотен, а может, и тысяч километров. Там с легкостью уместится несколько семей.
Когда все было готово к отъезду, я уже чувствовала себя значительно лучше. Вернулась ясность мысли, почти не болел живот, только кружилась голова, и рот пересыхал, как африканская пустыня. Угрюмый небритый мужчина еще раз сделал мне инъекцию какого-то препарата и протянул планшет, чтобы я расписалась, так сказать, в «получении». Это выглядело странно, особенно после того, что мне довелось пережить за последние пару недель.
Неподалеку стройным рядом лежали четверо уцелевших коллег. Возле них постоянно крутился врач. Попискивали приборы, жужжали системы жизнеобеспечения. Я слышала, как он говорил Юрию, что все четверо еще в коме, но есть шанс, что они останутся живы, если успеть вовремя доставить их на борт самолета.
— Да бросьте же вы этот хлам таскать! – врач нервничал и подгонял рабочих. – Вам что важней — пара железяк или люди? Юра, садись давай за баранку и поехали! Самолет ждать не будет, ясно же было сказано.
