– Ну, да, покончишь с ней, как же, – профессор подул на пальцы хозяина трактира «Бодрые поползновения», вцепившиеся ему в лацканы пиджака, и тот сначала ослабил хватку, затем опустил руки.
– Но согласись, с этим надо что-то делать! Ведь это до поры до времени живность из заповедника носа к нам не сует. До поры до времени! Они ведь размножаются! И звери и рыбы размножатся. Рыбы – черт с ними, они дальше плотины не проникнут, а вот звери – те же кабаны мутировавшие не сегодня, так завтра границу снесут к чертям собачьим. Неужели ты этого не понимаешь.
– Ты мне честно скажи, Леонидыч, – серьезно посмотрел на него Борис Яковлевич. – Неужели все так действительно серьезно? Так опасно?
– Ха, опасно! Отчего журналюга столичный подох? И куда он из морга подевался? Этот отупел, тот ослеп… А куда подевались Гэдульдихт с Налимом? А вспомни про других! Куда наша Люсьен подевалась, где Серега Храпуньков, где Димка Бушнин, Гуменяк, Гараж?! Я догадываюсь – где. В кабаньих урочищах, которые им могилой стали.
– Так поэтому я и намерен запретить соревнования! – воскликнул Борис Яковлевич.
– Дурак! Не запрещать надо, а до логического конца довести. Чтобы всем все стало понятно, что такое заповедник, и что необходимо с ним сделать.
– Другими словами, – усмехнулся профессор, – как уничтожить Кабаньи урочища? Но ведь твой трактир как раз на границе заповедника стоит, на этом, как мне кажется, весь твой бизнес держится. Или я не прав?
– Прав, – не стал спорить Монокль. – Но ты, докторишка…
– Я – профессор! – встрепенулся Борис Яковлевич.
– Ты, профессорище задержи-ка внимание на моем пирсинге, – он поднес указательный палец к блесне, украшающей прикрытое веко. – Думаешь, мне нравится такой прикид? Да я из-за этой хрени только на спине спать могу, чтобы не дай бог, когда ворочаться стану, хуже себе не сделаю. И поделать с этим пирсингом вы, докторишки ничего не можете! Один профессор сказал, мол, если попытаться удалить, я вообще зрения лишусь, причем, на оба глаза!!! А кто виноват? Кабанье урочище виновато, звери и рыбы мутировавшие, одна из которых мою же блесну мне же в морду выплюнула!
– Не кипятись, Леонидыч, – попросил Борис Яковлевич. – Ты к своему пирсингу привык. Если без обиды, так даже прикольно, посетителям нравится…
– Да пошел ты, профессор, в жоппу! – Вновь схватил его за грудки Монокль. – Даже не заикайся про отмену соревнований, понял! Пусть все идет, как идет, а если что случится, бодрые поползновения на подхвате будут. Понял?
– Да понял, понял, – сказал Борис Яковлевич и еще раз подул на пальцы хозяина трактира.
* * *
– Итак, согласно протоколу, объявляю результаты второго тура, – перекрыл шум за столом громкоголосый главный судья соревнований Станислав Пашкевич.
Сфагнуму, который не вышел сегодня на старт из-за, так сказать, физического недомогания, присуждается последнее место плюс один, то есть – седьмое. Тапиру, который пришел на финиш с нулем – пятое место. На четвертом месте – Максим Максименко, он же Магз, который к большому нашему сожалению, из-за того, что ловил без очков, потерял зрение, надеемся, что временно. Но который даже в таком, так сказать, состоянии завтра готов продолжить соревнования, благо это будет лодочный тур.
Не знаю, как это у него получится, но я вот, например, видел однорукого спиннингиста, который очень ловко управлялся со снастью и ловил на уровне всех остальных, а кого-то даже и облавливал. Я, кстати, своими собственными глазами однажды наблюдал соревнования рыболовов-инвалидов, причем зимой! Они выехали на лед на инвалидных колясках, самостоятельно сверлили лунки, и ведь ловили рыбу, неплохо ловили! Хотя в нашем случае слепой рыболов это как-то… Ну, ладно, надеюсь госпожа Осока, которая завтра будет опекать господина Магза, в крайнем, так сказать, случае проконтролирует ситуацию.
Итак, сегодняшние призеры: третий – Павел Балашов, он же Змей, второй – Дмитрий Бокарев, он же Волгарь, первый – Владимир Турецкий, он же Стамбул. Спортсмены честно играли в свою игру, и заняли места, которые заслужили своим, так сказать, мастерством.
Раздались аплодисменты, и Пашкевич их поддержал, а когда хлопки стихли, продолжил:
– Третий тур пройдет на Лебяжьем озере, все водное пространство которого открыто для рыбалки. В каждой лодке, согласно жребию, находятся спортсмен и опекающий его егерь. Но! Все вы знаете, что по невыясненным пока обстоятельствам два наших егеря куда-то, так сказать, затерялись.
Однако у нас есть, так сказать, замены. Согласно предварительной жеребьевке, остаются прежними пары: Стамбул – Мельник, Тапир – Трида, Магз – Осока, Волгарь – Прохор. Сфагнум и Змей лишились своих опекунов, но мы предлагаем им другие кандидатуры, не менее опытных в этом деле егерей… – Пашкевич взял в руки блокнот. – Итак, по заявленному списку: господин Монокль…
– Монокль и Сфагнум – два сапога пара! – подняв руку и вскочив с места, воскликнул Владислав Мохов.
– Кто-то имеет, так сказать, возражения? – главный судья обвел взглядом присутствующих за столом. Никто не имеет. Хорошо, записываю: Сфагнум – Монокль. Следующая кандидатура – опытнейший егерь господин Семенецкий…
– Я согласен, – поднял руку Павел.
– Он же – Сэмэн, – продолжил Пашкевич.
– Прекрасно! Сэмэн, присоединяйся к нам, поближе познакомиться надо, – позвал Павел. – И вы, Алексей Леонидович, тоже присоединяйтесь. Да и вообще подходите все желающие, водка у нас есть.
* * *
Сэмэн пил, не закусывая. Глядя на него Павел, щипал кусочек черного хлеба, отправлял крохи в рот. Ему вспомнилось, как один его хороший знакомый поэт Лесин рассказывал про посещение продовольственного рынка, где покупал овощи-фрукты. Бабульки-продавщицы убеждали Лесина взять не один огурец-помидр-перец, а целую кучку, мол, вкуснотища, на что поэт резонно отвечал, мол, если я куплю больше и, следовательно, больше буду закусывать, то ведь не опьянею. Зачем в таком случае покупать лишнее?
Однажды он с Лесиным отдыхал под так называемыми «Сходненскмими водопадами». Дело было летом, в самую жару на реке Сходня сразу за МКАДом. В том месте – за небольшой дамбой на Сходне образовался довольно глубокий омут. Надо было переплыть этот омут, к дамбе, с которой сплошным потоком стекала вода. Между потоком-водопадом и стеной дамбы было свободное пространство как раз для двоих. И там, прижавшись спинами к мокрой стене, отстраненные от остального мира шумящей водой, они пили водку из горлышка и тоже не закусывали, как сейчас Сэмэн.
Павел обратил внимание на то, что в отличие от бывшего трезвенника Тапира, который уже, как говорится, «лыка не вязал», другие его друзья-соперники и егеря пили совсем мало. Да и сам он либо «половинил», либо только пригублял спиртное после очередного произносимого тоста, что вообще-то было для него нехарактерно. Он любил неслабо выпить и закусить, особенно если собралась хорошая компания. И что самое замечательное – на утро никакого похмелья, организм справлялся.
