бы, что стрелки не сдвинулись. Секундная нервно подергивалась, остановившись на цифре 7. Солнце зашло, время застыло, они были здесь вдвоем, и с ними было нечто великое, большее, чем бесконечность, Вселенная, жизнь, смерть и возрождение.
Вдохновение посетило Эрвина, интуиция, сомнение в сути сомнения?
— Я вернусь, Хильда, — тихо произнес он, а может, не произнес, а только подумал, а может, и не подумал даже, а только осознал. — Уйду и вернусь. Вернусь, когда мир станет другим. Когда мы сделаем его другим. Лучшим из миров.
Прижавшись к груди Эрвина, Хильда расслышала, как его сердце пропустило удар. Испугаться она не успела — сердце опять забилось ровно, а хрипы в легких притихли.
Вдалеке прокричала ночная птица.
* * *
Новая вселенная была чудесна. Все колонисты, даже те, кто отсутствовал по причине квантовой неопределенности, оценили создание Чембары. Вселенная только родилась, но эволюция ее просматривалась на бесконечное число эонов и вся компактно помещалась в созданном Чембарой коконе пространства-времени. Во вселенной были (есть, будут) миллионы звездных систем с десятками миллионов планет, на которых возникнет (возникла) жизнь. Люди будут прекрасны, суровый эволюционный закон лишь коснется их темным крылом и отступит, подчиненный более общему закону приспособления природы к меняющимся потребностям живого.
— Поди ж ты, — поразился Чарльз, редко говоривший, почти не участвовавший в дискуссиях, любивший изучать новое, но не создавать. — Я и помыслить не мог, что закон эволюции можно поставить с ног на голову!
— С головы на ноги, — поправил поднявшийся к Чарльзу на холм Альберт. — Так обычно и бывает: все полагают, что это невозможно, а потом является тот, кто не знает, и — делает.
— Миллионы счастливых миров, — зачарованно произнес Левкипп. — Такое невозможно!
— Ты сказал! — усмехнулся Альберт.
— Не могут люди быть счастливы одновременно. Все хотят разного!
— А теперь будет так, — бросил Чембара, прервав процесс кипения вакуума и оглядев, наконец, плод своего деяния.
— И сказал он: и вот хорошо весьма! — насмешливо произнес Левкипп.
— Вам судить, — Чембара поднялся на холм к Эрвину и одним мазком, как великий художник Возрождения, сделал вершину плоской, удобной и устойчивой.
— Так хорошо? — спросил он.
— Спасибо, — усмехнулся Эрвин. — Удобно, да. Ничего не делать удобно именно на таком энергетическом холме. Потому мы их и не создавали. Эволюция, знаешь ли, и в колонии эволюция. Счастье не дается даром, и некоторые обижаются.
Эрвин, конечно, имел в виду тех восьмерых, кто из-за квантовой неопределенности то появлялся, то исчезал. Каждый мог оказаться в их числе, и потому не было счастливых колонистов. И быть не могло, потому что квантовые законы неумолимы.
— Надеюсь, — произнес Левкипп, обращаясь к Чембаре, но слова на самом деле относились ко всем, ибо мир изменился. — Надеюсь, ты не станешь покушаться на квантовую структуру.
— Почему же! — воскликнул Чембара. — Что за странная идея — квантовая неопределенность!
— Эй! — Эрвин переместился от новичка на соседний холм. — Если отказаться от принципа неопределенности, физический вакуум вспенится, бесконечная энергия выделится и…
— …Да, за бесконечное время, — буркнул Альберт. — Произойдет то, на что у нас не хватило решимости. Воли. Разума, наконец. Я всегда полагал, что квантовая природа материи — насмешка над разумным строением реальности.
— Ты полагал не совсем это, — вмешался Нильс, — но не будем заново начинать дискуссию.
— Меня, — задумчиво произнес Эрвин, — всегда смущало мое уравнение, и я сожалею, что имел к нему какое-то отношение.
— Воистину своевременное признание, — хмыкнул Альберт.
— Значит, решено? — нетерпеливо воскликнул Чембара. — Классическая вселенная вместо квантового вакуума?
— Обсудим, — вмешался Левкипп. — И при консенсусе…
— Которого не будет, пока вселенная — квантовая, — напомнил Эрвин. — Те восемь колонистов…
— Послушайте, — Чембара был нетерпелив. Существуя уже в вечности, он всё еще измерял собственное время секундами короткой жизни, прожитой на Земле. — Послушайте! Вы поддерживали колонию, вы поддерживали равновесие и разумный смысл в мире, но создали его не вы! Была другая колония другой Земли…
— В бесконечно далеком прошлом, — сказал Левкипп.
— Это была ошибка! А вы приняли ее как должное.
Ответом было молчание.
— Знак согласия? — произнес Чембара.
— Ужасно, — подал голос Нильс. — Классическая определенность? Никакой свободы воли? И в мире невозможно станет рождение такой личности, как ты, Чембара, свободный от любых стереотипов? Ты для того и придумал — не терпишь конкурентов?
— Напротив, — спокойно отозвался Чембара. — Просто в классическом вакууме вместо единственной квантовой вселенной с бесконечным множеством запутанных состояний мы создадим бесконечное число классических миров, взаимодействующих друг с другом. Не понимаю! — воскликнул он. — Я должен объяснять вам преимущество такой физики?
— Боже… — пробормотал Эрвин. — Мир, где будущее таково, каким каждый хочет его видеть…
— Счастье…
Кто это произнес?
— Для всех…
Кто сказал эти слова?
— Даром? — в чьем-то голосе прозвучало недоверие.
Нет, конечно. Бесконечно большая энергия квантового вакуума — достаточная плата.
Никто и отвечать не стал.
— Итак, — деловито произнес Чембара, — это мир, который мы создадим и будем познавать заново.
— Хильда, — тихо произнес Эрвин. — Я обещал вернуться…
* * *
Эрвин прожил еще три года и умер в январе тысяча девятьсот шестьдесят первого. Похоронили его в Вене, и, когда гроб опускали в могилу, физическая суть Эрвина, то, что называют душой, в существовании которой он всегда сомневался, уже стала частью бесконечного в пространстве-времени физического вакуума, вспененной квантовой реальности.
В колонии появился новый обитатель, и мир изменился.
— Я вернусь, Хильда, — сказал Эрвин.
— Все мы вернемся, — поддержал его ехидный Левкипп. — Кто куда. Кто как. Кто зачем. Эй, Чембара, ты сможешь воскреснуть! Слышишь, чокнутый?
