Ее рак начался именно с матки.
Его жизнь и ее смерть начались в одном и том же месте.
Как будто там появился какой-то его темный двойник, который уже медленно и грубо подталкивает ее к краю могилы.
Так почему же он сам не может сделать это более быстро и бесполезно? НЕ ЛУЧШЕ ЛИ будет сделать это ему самому?
Он уже постепенно приучил ее к тому, что когда ей больно (вернее, когда ей КАЖЕТСЯ, что ей больно), он дает ей анальгин. Она уже воспринимает это спокойно. Таблетки лежат в выдвижном ящичке тумбочки в футляре от очков для чтения, которые ей уже больше не понадобятся. Они решили убрать их из тумбочки так же, как и ее вставные зубы, опасаясь того, что она может непроизвольно втянуть их в себя и задохнуться. Сестра выдает ей таблетки сама. Но они с Джонни придумали такую вот хитрость с футляром для очков, поскольку она питает очень большое уважение, просто мистическое какое-то преклонение перед всевозможными таблетками и глотает аспирин до тех пор, пока не побелеет язык.
Конечно, он без труда сможет дать ей эти пилюли. Трех-четырех будет вполне достаточно. Тысячи четырехсот гранов аспирина, четырех сотен гранов Дарвона для пожилой женщины, вес которой уменьшился за пять месяцев на одну треть - более, чем достаточно.
Никто не знает, что у него есть эти пилюли - ни Кевин, ни жена. Он думает о том, что было бы лучше, если бы в палату N 312 положили кого-нибудь еще. Тогда бы он не так волновался. Тогда его непричастность была бы еще более очевидна, а если дело дойдет до расследования, то вину его доказать будет значительно труднее. Действительно, так было бы лучше. Если бы в палате лежала еще какая-нибудь женщина, то он был бы очень благодарен за это Провидению...
- Ты сегодня выглядишь лучше.
- Правда?
- Намного. Как ты себя чувствуешь?
- Ох, не очень. Сегодня не очень хорошо.
- Давай посмотрим, как двигается твоя правая рука.
Она медленно и очень с большим трудом отрывает ее от простыни. Рука со скрюченными пальцами замирает на какое-то мгновение в воздухе и падает - ТУМ. Он улыбается ей, и она улыбается ему в ответ.
- Тебя сегодня осматривал доктор?
- Да, он приходил. Он каждый день ко мне приходит. Очень мило с его стороны. Дай мне, пожалуйста, немного воды, Джон.
Он дает ей стакан с трубочкой.
- Спасибо тебе, Джон, за то, что ты так часто навещаешь меня. Ты очень хороший сын.
Она снова плачет. Вторая кровать пуста. То и дело мимо застекленной стены палаты проплывает грязно-белые или голубые "джонни". Дверь полуоткрыта. Он осторожно забирает у нее стакан, тупо пытаясь сообразить, "полупустой он или полуполный".
- А как левая рука?
- О, намного лучше.
- Давай посмотрим.
Она поднимает ее. Мать всегда была левшой и, может быть, поэтому левая рука оправляется от губительных для моторных функций осложнений после кортотомии быстрее. Она медленно сжимает пальцы в кулак, сгибает руку в локте, похрустывая суставами запястья и пальцев. Вдруг рука неожиданно падает на простыню с глухим звуком - ТУМ.
- Я совершенно не чувствую ее.
Он подходит к стенному шкафу, открывает его, достает из него пальто, в котором она приехала в клинику и вынимает из его кармана ее кошелек. Она панически боится воров. Она просто помешалась на них с тех пор, как услышала от бывшей своей соседки по палате, что у одной пожилой дамы в старом крыле клинику украли пятьсот долларов, которые она прятала в тапочке. Она уже несколько раз рассказывала ему об уборщицах, которые готовы слямзить буквально все, что плохо лежит, особенно у спящих больных. Его мать вообще стала помешана слишком на многом. Однажды она рассказала ему дрожащим голосом об одном человеке, который якобы зашел как-то поздно ночью в ее палату и, спрятавшись под кровать, просидел там до утра, а потом так же тихо ушел. Это конечно можно было объяснить действием многочисленных транквилизаторов, которыми они ее пичкают. Но главная причина, без сомнения, в том, что у нее наметились явные нелады с психикой. Просто паранойя какая-то. Вообще-то здесь самое настоящее разгулье для наркоманов - таблетки можно без труда стащить из аппараторской в конце коридора, которая почему-то никогда не запирается. Может быть, это сделано даже нарочно. Приближение смерти не так, наверное, трагично, когда находишься под мягким черным одеялом транквилизаторов. Чудеса современной науки.
В кошельке кроме денег лежат еще и ее таблетки. Он возвращается с ними к кровати, садится на стул и открывает его.
- Дать тебе что-нибудь отсюда?
- О, Джонни, я не знаю...
- Выпей что-нибудь. Может, тебе станет легче.
Ее левая рука медленно отрывается от простыни и, окачиваясь, поднимается как поврежденный вертолет. Она неуверенно подносит ее к кошельку и, опустив пальцы внутрь, достает оттуда упаковку каких-то таблеток.
- Отлично! Молодец! - аплодирует Джонни.
Но она отворачивает лицо, вернее глаза, в сторону и произносит плачущим голосом:
- В прошлом году я могла поднять этими руками два полных ведра воды.
Ну, вот и время. Нужно делать это сейчас. В палате очень жарко, но на лбу у него выступает холодная испарина. "Если она не попросит сейчас аспирин, - думает он, - то я НЕ СДЕЛАЮ ЭТОГО. Не сегодня". Но он знает, что если не сегодня, то, значит, уже никогда.
- Ну ладно, Джонни, дай мне пару моих пилюль, - говорит она, с опаской косясь на полуприоткрытую дверь.
Она всегда просит его об этом именно так, слово в слово. Как заядлый наркоман. Но старается не выходить, однако, за рамки предписаний врача. Разве что совсем немного. Ведь она потеряла слишком много веса, да и здоровья тоже, и боится "перебрать", точно так же выражались и они с приятелями, когда баловались в колледже разными наркотиками. Ведь при ослабленном организме очень легко не рассчитать дозировку и оказаться на волосок от смерти. А можно и "перебрать". Одна лишняя таблетка или ПИЛЮЛЯ - и ты за гранью. Как раз это, говорят, и случилось с Мерилин Монро.
- Я привез тебе кое-какие пилюли из дома.
- Да?
- Очень хорошее болеутоляющее.
Он вытаскивает коробочку из кармана и протягивает, чтобы показать ей. Она может читать только с очень близкого расстояния, да и то различает только крупные буквы.
- Я уже принимала Дарвон раньше. Он не помогает мне.
- Здесь концентрация выше.
- Выше концентрация? - переспрашивает она, медленно переводя взгляд с коробочки на него.
В ответ он только глупо улыбается. Говорить он уже просто не может. Точно так же было, когда он впервые узнал женщину на заднем сидении автомобиля его друга и вернулся домой уже очень поздно. Когда мать спросила его, как он провел сегодня время, он точно также глупо улыбался ей в ответ, как и сейчас.
