Когда они дошли до той черты, у которой поняли, что спасти ситуацию Они могут только убийством Бенеса, было уже слишком поздно и он успел унести ноги.
Пуля лишь царапнула ему бок. Он расплатился скользнувшей по ребру пулей, но успел залепить ссадину пластырем из пакета первой помощи.
Тем не менее усталость сейчас навалилась на него, разлилась по всему телу. Конечно, речь шла о физической усталости, но он был и морально измотан всем этим идиотизмом. Десять лет назад в колледже его называли Гранитным Грантом, и на футбольном поле он старался соответствовать своему прозвищу, ведя себя, как тупой идиот. Результатом была сломанная рука, но, по крайней мере, удалось сохранить нетронутыми зубы и нос, что обеспечило ему благообразный вид. (Его губы дрогнули в легкой усмешке).
С тех пор его практически не называют по имени. Только Грант — односложный короткий звук. Очень мужественно. Очень внушительно.
Да черт с ним, с именем. Хотя, что его ждет, кроме постоянного чувства усталости и, скорее всего, короткой жизни? Недавно ему минуло тридцать лет и настало время обрести подлинное имя. Чарльз Грант. Может, даже Чарли Грант. Добрый старый Чарли Грант!
Он было расслабился, но затем, закрыв глаза, снова собрался. Так и должно быть. Добрый старый Чарли. Пусть будет так. Добрый, мягкий Чарли, который любит, покачиваясь, сидеть в кресле-качалке. Привет, Чарли, прекрасный денек. Эй, Чарли, вроде дождичек собирается.
Обеспечь себе спокойную работу, добрый старый Чарли, а потом посапывай носом до пенсии.
Грант искоса посмотрел на Яна Бенеса. Даже ему была знакома эта взлохмаченная копна седоватых волос, это лицо с крупным мясистым носом над жесткой щеткой усов. Карикатуристам достаточно было изобразить его нос и усы, но у объекта были еще и глаза в добродушной сеточке морщин, а лоб прорезали глубокие продольные борозды. Одежда Бенеса была с бору по сосенке, но собирались они второпях, — у них не было времени подбирать себе портного. Ученому, насколько знал Грант, минуло пятьдесят лет, но он выглядел старше.
Бенес склонился к иллюминатору, рассматривая приближающееся свечение города.
— Вам доводилось бывать в этой части страны, профессор? — спросил Грант.
— Я вообще не был в вашей стране, — сказал Бенес. — Или в вашем вопросе есть какой-то хитрый подтекст? — В его речи слышался слабый, но ясно различимый акцент.
— Нет. Я просто разговариваю с вами. Перед нами лежит наш второй по величине город. Хотя вы сами его увидите. Я-то родом из других мест.
— Для меня это не имеет значения. Этот конец. Тот конец. Поскольку я уже здесь... — Он не окончил предложения, но в глазах его застыла печаль.
«Рвать с прошлым всегда тяжело, — подумал Грант, — даже когда ты понимаешь, что нет другого выхода».
— Мы позаботимся, чтобы у вас не было времени грустить, профессор, — сказал Грант. — Мы привлечем вас к работе.
Бенес встрепенулся. — В чем я не сомневаюсь. И жду. Такова цена, которую с меня спросят, не так ли?
— Боюсь, что так. Как вы знаете, вы нам недешево достались.
Бенес коснулся рукава Гранта.
— Вы ради меня рисковали своей жизнью. И я признателен вам за это. Вы могли погибнуть.
— Это вполне привычный для меня вариант. Профессиональный риск. За который мне и платят. Не так хорошо, как за игру на гитаре, понимаете ли, или за точные броски в бейсболе, но столько, по их мнению, стоит моя жизнь.
— Вы никак не можете отделаться от этих мыслей.
— Приходится. По возвращении мне пожмут руку и обнимут со словами «Хорошая работа!» Ну, понимаете, мужская сдержанность и все такое. А потом: «Ну-с, теперь новое задание, но предварительно надо с тебя вычесть стоимость пакета первой помощи, которым ты залепил себе бок. Придется подсчитать расходы».
— Ваша игра в цинизм не обманет меня, молодой человек.
— Мне приходится обманывать самого себя, профессор, иначе я бы давно сбежал. — Грант сам был удивлен внезапной горечи, прозвучавшей в его голосе. — Застегните ремень, профессор. Это летающее корыто может споткнуться при посадке.
* * *
Несмотря на опасения Гранта, лайнер коснулся земли достаточно мягко и, замедляя ход, стал разворачиваться.
Контингент Секретной Службы сомкнул ряды. Солдаты посыпались из грузовиков, чтобы организовать плотный кордон вокруг самолета, оставив лишь узкий проход, по которому к дверям салона двигался самоходный трап.
Вереница из трех лимузинов следовала за ним.
Оуэнс иронично заметил:
— О безопасности вы более чем позаботились, полковник.
— Лучше пере, чем недо.
Его губы молча шевелились, и Оуэнс не без удивления понял, что полковник молится.
— Я рад, что он наконец здесь, — сказал Оуэнс.
— Но далеко не так, как я. Вы же понимаете, что самолет мог взорваться на полпути.
Дверь салона откинулась, и на пороге ее мгновенно возник Грант. Осмотревшись, он помахал рукой.
— Во всяком случае, он-то цел и невредим. Где Бенес?
Словно отвечая на его вопрос, Грант прижался к двери, давая Бенесу возможность протиснуться мимо себя. Какое-то мгновение тот, улыбаясь, стоял на пороге, после чего быстро спустился по трапу, помахивая потрепанным саквояжем. Грант последовал за ним. Замыкали шествие пилоты.
Полковник Гондер ждал у подножия трапа.
— Профессор Бенес! Рад приветствовать вас. Моя фамилия Гондер, и с этой минуты я отвечаю за вашу безопасность. Это Уильям Оуэнс. Вы, думаю, знаете его.
У Бенеса вспыхнули глаза, и он поднял руки, для чего ему пришлось бросить свой багаж. (Полковник Гондер успел перехватить его).
— Оуэнс! Ну, конечно. Как-то вечером мы напились с ним на пару. Я все отлично помню. Днем было какое-то длинное нудное заседание, но там не было ровным счетом ничего интересного, так что я пребывал в полном унынии. За ужином мы и встретились с Оуэнсом. С ним было пятеро его коллег, но я их толком не рассмотрел.
— Мы с Оуэнсом потом направились в маленький клуб с танцами под джаз, где пили шнапс, а Оуэнс усиленно ухаживал за одной из девочек. Вы помните Ярославика, Оуэнс?
— Того парня, что был с вами? — невпопад спросил Оуэцс.
— Совершенно верно. Он страстно и преданно любил шнапс, но ему было запрещено даже смотреть на него. Он должен был хранить трезвость. Строгий приказ.
— Чтобы оберегать вас?
Бенес подтвердил это предположение энергичным кивком головы и печально отвесил нижнюю губу. — А я все предлагал ему выпить. Слушай, Милан, говорил я ему, пора промочить горло, как подобает мужчине, а ему приходилось отказываться, но в глазах у него стояла такая боль! То была злая шутка с моей стороны.
