А потом человек в белом, как лебединое крыло, плаще, перекатывает неподвижного зверя на спину и тревожно склоняется над ним. Подползает, садится на подогнутые колени; осторожно поднимает голову ррит.
Чёрные веки разлепляются, приоткрывая кусочек помутневшего золота.
— Р-рйи… х-хар-рдх-х… — во всегда чистой речи начальника охраны прорезается дикий древний акцент. Кровь вытекает с обоих краёв пасти, зеленовато-чёрно-коричневая маркая жидкость хлещет Люнеманну на брюки, безнадёжно губя белейший, от лучшего кутюрье королевский костюм.
— Л’тхарна! — начальник Порта панически хватается за браслетник, сигнал тревоги по всем каналам и врача, врача, врача, немедленно! «Пули… — мечутся мысли, заставляя руки Люнеманна, спокойные руки пилота, дрожать, — сколько… в лёгких… позвоночник — цел ли позвоночник?!»
— Это… ерунда, — почти чисто выговаривает раненый и жутко кашляет. — Р-рйи-хар-рд… всё в пор-рядхке…
— Когда врать научился? — остервенело выдыхает Люнеманн и сейчас же, сдавленно, — нет, я тебе умереть не дам…
Перстень с аметистом, перстень с бриллиантом: рука корсара оглаживает щёку Л’тхарны. Пальцев Люнеманна слабо касается язык ррит, и зрачки уходят под чёрные веки.
Рихард грязно ругается.
Семитерранин, прижавшийся к опоре под аркой, рефлекторным движением поднимает к уху браслетник: ему пришёл вызов.
— Элик, с тобой всё в порядке? — тихо, по-русски спрашивает женский голос. — Какое-то у меня чувство нехорошее, уже десять минут как. Я уж на всякий случай… петь попробовала…
Ценкович молчит, закусив губу. Ассирийские глаза странно блестят.
— Элик? — тревожится в трубке женщина, — Эличка?!
— Спасибо, Тишенька, — шепчет он, — родная моя… уберегла.
— Что?
— Полный порядок, милая, — с прежней бодростью рапортует бородач. — Через полчаса буду.
— Дожидаюсь…
Медленно, глядя прямо перед собой, Элия Ценкович, министр и триумвир Седьмой Терры, складывает браслетник и замыкает на запястье. Так же медленно подходит к оцепеневшему Люнеманну.
— А ведь это не в вас стреляли, местер Рихард… — до странности мягко сообщает он, встречая дикий взгляд Начальника Порта.
— В кого? — беззвучно уточняет тот, зная ответ.
— В меня.
Глава седьмая
Заклятие крейсера
В адмиральском кабинете было просторно. С электронных обоев сиял летний день где-то у подножия гор — полная суточная запись. Солнце катилось по небу как положено, не дёргаясь и не пятясь украдкой за облаками. Рядом порхали бабочки, и светлые пики то ли Альп, то ли Карпат сияли вдали.
Трёхмерная голографическая карта медленно вращалась над рабочим столом.
«Mare nostrum».
«Наше море».
Человеческий космос. Невесть откуда взялись слова: «наше море» было ещё до того, как анкайский термин «Лараат» перевели как «Ареал» и официально приняли «Ареал человечества» с анкайским же делением на «область сердца» и два «круга кровообращения».
Пилоты часто вворачивают морские словечки — правда, безбожно их перевирая. Может, и «море» отсюда же…
Маунг думал об этом, глядя на карту. Со времён академии он ни разу не имел дела с такими крупными и чёткими. Включён тактический режим: только ключевые точки. Планеты земного типа, базы, перевалочные пункты. Тонкие золотые иголки — это флотилии и боевые группы, сами они находятся в «ушках» игл, а лучи указывают направление движения. Едва ли не одна шестнадцатая Галактики уместилась здесь в пару сотен объектов. В режиме полного представления всё зальёт ёлочная мишура, серебряный песок «немых», бесполезных звёздных систем.
Ракетоноску принял в объятия мобильный док. Его огромное внутреннее пространство не было смысла продувать кислородом, во время ремонта возрастал риск разгерметизации, и экипаж временно перевели в жилые каюты на флагмане.
Старшего офицера «Миннесоты» вызывали отчитываться к командующему. Капитан Карреру избегнул этой участи самым скорбным из способов. Расследование длилось недолго. Выяснили, что в рубке капитан был жив, а в медотсек его принесли уже бездыханным. Допросили Лэнгсона, который в упор не мог понять, при чём тут он.
Отчёты с вырезанной колонии на KLJ, состояние единственного эвакуанта, запись сеанса связи с «Йиррма Ш’райрой», и обширный инфаркт в результате. Капитана убила война.
И погиб он достойно.
Бортинженер и ремонтники разбирались с собственным начальством: главным инженером флота и наблюдателями от конструкторских бюро.
…Что обсуждать с пилотами?
Маунг заподозрил неладное ещё во время следственного эксперимента. Во-первых, необходимость такого эксперимента представлялась ему сомнительной. Он даже не знал, возбудили ли дело. Молодой следователь в ответ на этот естественный, с точки зрения Кхина, вопрос только буркнул что-то невнятное и уткнулся в планшет.
Патрику Маунг ничего не сказал. Патрик боялся следователя лично, хотя азиат был уверен, что за напарником не числится прегрешений. Ирландец был из людей, какие боятся отца, учителя, капеллана или полицейского просто так. Потому что они есть. Странно, но О’Доннелл не боялся христианского бога.
Впрочем, для этого он слишком твёрдо верил в «Миллениум Фалкон».
Оба пилота «Миннесоты» стояли перед рабочим столом адмирала Луговского в его кабинете, освещённом объёмной картой космоса и динамической фотографией земных гор. Карпат. Татр. Аппалачей. Кхин, по чести сказать, не видел в своей жизни никаких. В деталях тактических карт он разбирался лучше, чем в земных пейзажах.
Вот самая яркая и толстая игла, летящая к Ррит Айар, Третьей Терре. Первый ударный флот. Вот Вторая Терра, пока принадлежащая врагу, пока — Ррит Иррьенкха. Вот редкие искры очерчивают полусферу — вторую линию обороны, эгиду «области сердца». Внутри полусферы, как в раковине, таится большая жемчужина, слишком большая и яркая для того, чтобы означать рядовой жёлтый карлик…
Это оно. Сердце.
Земля.
— Садитесь.
Не предложение — приказ. Главный ксенолог Первого флота, отдавший его, казался всё так же захваченным созерцанием карты.
Пункт второй в списке подозрительного. Где адмирал? Почему советник ведёт приём в его кабинете?
…Дома у Кхина подобную седину звали солью, перемешавшейся с перцем волос. Но кулинарные эпитеты как-то не прикладывались к этому человеку, возвышавшемуся, словно обелиск, среди иллюзорных гор.
Сайрус Ривера совершенно не походил на латиноамериканца. Длинное, лошадиное лицо, точно присыпанное бетонной крошкой, серые пустоватые глаза. Выцветший. Покрывшийся инеем. Неизвестно из каких соображений он был одет в штатское. Это не добавляло ему обаяния. Маунг подумал, что, должно быть, местер Ривера ждёт адмирала Луговского. Мало ли по какой надобности командующий мог отлучиться и задержаться. В командном пункте у него больше дел, чем в кабинете.
