Патрик шумно перевёл дух. Следователь, посетивший недавно «Миннесоту», был с виду куда менее строг, чем главный ксенолог, а и то внушал ужас. От Риверы хотелось спрятаться под стол.
— Я должен предупредить. — Ривера мазнул взглядом по лицам окаменевших от напряжения пилотов, вновь уставился на карту. — Моя манера поведения может показаться вам странной. Вызвать антипатию. Я ксенолог, и в данный момент работаю. Это значительно искажает психическую матрицу. Прошу меня простить, и, по возможности, не обращать внимания на странности.
— Да, местер Ривера, — за обоих ответил Маунг.
Он поостерёгся изобретать гипотезы и только велел себе быть ещё внимательней и осторожней.
Кхин видывал ксенологов раньше. В том числе работающих ксенологов. Ривера — и здесь нет вариантов — специалист высочайшего класса. А стало быть, умеет быстро менять modus operandi. Кроме того, сейчас он может работать только «по ррит», а для ррит такое поведение, мягко говоря, не свойственно; вот если бы ксенолог проявлял агрессию открыто…
— Адмирал сейчас в зале совещаний, — продолжил тот, по-прежнему не глядя на собеседников, — он любезно предоставил мне свой кабинет. Жилые помещения на «Древнем Солнце» не достроены до конца, и более подходящего места для беседы, к сожалению, не нашлось. У нас около трёх часов.
Патрик испуганно глянул на первого пилота.
— Мы готовы ответить на ваши вопросы, — твёрдо сказал Маунг.
— Хорошо.
Пауза. Кхин, кожей чувствуя, как ирландец рядом сходит с ума, размышлял, что важного могут сообщить пилоты ракетоноски адмиральскому консультанту.
Ривера ткнул пальцем в один из лежавших на столе планшетов. Окинул кабинет внимательным взглядом: горы, альпийские луга, небеса, рабочий стол, озарённый сиянием «Mare nostrum», ряд стульев, два иссера-бледных измученных человека в форме военных пилотов…
— Итак, — сказал он почти пафосно. — Я выключил камеры. А теперь расскажите мне, что на самом деле произошло.
— Ты ко мне сзади тихо не подходи, — задумчиво сказал Лакки. — Я человек тонкой душевной организации. Я от испуга случайно убить могу.
Звучало это внушительно.
Учитывая, что говорилось дракону Фафниру.
Фафнир смотрел на Джека с интересом и пускал слюни на барную стойку.
То, что формально называлось «комнатой отдыха», и на «Миннесоте» действительно было комнатой с диванами вдоль стен и цветочными кадками, на крейсере напоминало средней руки ночной клуб. Иногда. Когда на электронных обоях включалась соответствующая запись. Вильямс из интереса спрашивала, какие есть ещё. Оказалось, штук двести, от лесов и пляжей до музейных залов, но популярностью тихие фоны не пользуются.
— Понимаешь, — сказала барменша (официальная должность — психолог), поместив на стойку приятной полноты бюст, — отдохнуть и расслабиться — разные вещи.
И все поняли, что она имела в виду.
Формально напитки крепче кефира тут не предполагались, но Морески, утонув в заменявшем кресло надувном мешке, уже похрапывал. «Он очень устал», — сочувственно говорила психологиня. Алек излил ей душу после беседы с Луговским, и она уврачевала офицера эликсиром из-под прилавка. Эликсиром подобревший Морески поделился с Лэнгсоном, отчего Лакки и разговаривал с Фафниром.
Дракон внимал.
За столом резались в карты — Крайс и Эванс с местными парнями. В стороне часть стены выделялась под киноэкран, и там измученный жизнью бортинженер «Миннесоты» смотрел, загнав в уши наушники, что-то мирное и семейное. Пару часов назад Морески еле оттащил от него взбесившегося Счастливчика: Лакки нашёл инженера повинным в отказе двигателей. Сейчас псих успокоился и, похоже, напрочь забыл о его существовании.
В эту пору клуб был почти пуст, из экипажа «Древнего Солнца» здесь ошивалось человек пять, остальные — сплошь знакомые лица. Кто-то прилип к игровым автоматам, кто-то с головой ушёл в виртуальную реальность и неизвестно чем там занимался. Барменша Лурдес, притулившись в дальнем углу, дуэтом с Венди журчала о своём, о женском; рыжей хватало такой терапии, и душевный разговор она запивала соком.
Испанка годилась Вильямс в матери. Пожизненную цветокоррекцию она сделала даже для ресниц, но блондинкой всё равно смотрелась ненатуральной. Впрочем, и это не убивало южного обаяния. Венди сидела, сутулясь, подперев щёку кулаком, глаза размыто блестели. В мире и покое отчаянную тянуло поплакать. Лурдес слушала сочувственно; она действительно была психологом, «барменша» первого крейсера, и психологом по призванию.
— Я обещала его ждать, — говорила Венди. — И два месяца ждала. А потом пришёл мэйл, он писал, что встретил какую-то медсестру и понял, что это и есть настоящая любовь, которая на войне и под огнём, а то, что у нас было — это детство и несерьёзно. Я плакала, плакала, а потом пошла и записалась в армию. Ну да, сдуру, идиотка. Только оказалось, что я правильно сделала. Потому что ещё через два месяца объявили тотальную мобилизацию, и меня бы всё равно забрали. У меня ещё выбор был, а так услали бы, как всех моих подруг, на Луну корабли строить. Говённая работёнка. И, говорят, не платят ни хрена, потому что считают как военнослужащих…
Счастливчик как раз покосился поверх фафнирова спинного гребня, оценивая груди — круглые и тяжёлые у Лурдес, нахально торчащие у Венди — и уловил смутное эхо беседы.
— Луна, блин, — сказал он Фафниру. — Раньше, говорят, было: выйдешь ночью на балкон, а в вышине романтика плавает, небесное тело. А теперь сраная промзона над головой висит…
Дракон зачирикал и зачем-то показал в потолок кончиком хвоста. Выглядело это чрезвычайно глубокомысленно.
— Ах ты мой маленький пушистик… — умилился Джек и протянул руку похлопать Фафнира по черепу. Тот упреждающе зашипел и открыл пасть, демонстрируя страшные зубы.
— Понял, понял, — сурово буркнул Лэнгсон. — Ну чё ты, мужик? Свои…
Лурдес покосилась в их сторону и бросила дракону шоколадный батончик. Тот поймал лакомство в воздухе, не размениваясь на движение лапы или хвоста, сразу пастью — за долю секунды повернувшись на сто восемьдесят градусов. Лакки чуть со стула не упал.
— Эпическая сила…
Углы губ Венди поползли в стороны.
Искусственные сумерки прорезала неместная же иллюминация, записанная неведомо где и когда. Приглушённая до предела, почти неслышная, неслась из динамиков музыка. Мэдиза Роу Кэрри, «Девочки на Земле», полугодовой давности хит. Лакки подумал, что дерьмо песня. Впрочем, саму Мэдизу он знал, в некотором роде, близко. Отпрыск мексиканки и афроамериканца, она была славна тем, что делала операцию по уменьшению груди, а не наоборот. Звезда охотно снималась голой, и поклонники имели возможность оценить как исходный вариант, так и результат. Исходными сиськами можно было два раза обмотаться для тепла.
