— Это ты, сынок? — голос прозвучал надтреснуто и как-то испуганно.
— Чего это ты? — удивился Джума. — Иди помоги сундук снять.
Старик нехотя подошел к фаэтону, взялся за ручки сундука, и они вдвоем, покряхтывая от тяжести, понесли его к дому. Возле самых дверей Худакь-буа отпустил ручку и выпрямился, хватаясь за сердце.
— Фуф! Не могу больше. Что там у тебя, чугун, что ли?
— Нет. — Джума поднатужился и перевалил сундук через порог. — Книги.
— Кни-ги? — покачнулся старик. — Какие книги?
— Разные, — беспечно ответил сын, роясь в карманах. — Куда я ключ подевал?
— Ты что же — читать научился?
— Научился, ата, научился. — Джума нашел наконец ключ, отпер сундук. — А мать где?
— Позади дома, тандыр[35] топит.
— Нашла время.
Джума откинул крышку, достал стеганый зимний халат, роскошный лисий малахай. Протянул отцу.
— Это тебе, ата.
Ни слова не говоря, старик принял подарки, продолжая как-то странно смотреть на сына. У того удивленно вскинулись брови.
— Что ты на меня смотришь?
— Так…
— Не хитри, ата. Говори все.
— И скажу, — решился Худакь-буа. — Только ты мне сначала ответь, откуда у тебя столько денег? На прошлой неделе гостинцы привез, теперь опять, фаэтон, лошадь…
— …дом в Ургенче.
— До-ом? — вытаращил глаза Худакь-буа. — В Ургенче?
— Ну да. Надо же мне жить где-то!
— Сынок… — Худакь-буа отложил в сторону подарки, взял сына за руку, заговорил изменившимся умоляюшим голосом: Скажи мне все, сынок. Начистоту. Не нравится мне это. Ой, не нравится!..
— Спрашивай, отец, — вздохнул Джума. — Постараюсь ответить.
— Откуда у тебя деньги?
— Я их заработал, ата.
— За какие-то двадцать дней?
— Д-да.
— Ты обманываешь меня, Джума.
— Нет, ата. Я говорю правду. Деньги заработаны честно.
— Не верю, — покачал головой старик.
— Как знаешь. — Джума пожал плечами.
— Ты стал другим. — Худакь-буа осторожно провел ладонью по щеке сына. — Тебя словно подменили, сынок.
— Я все тот же, ата.
— Нет, сынок… — Старик задумчиво покачал головой. — У тебя чужие глаза. Улыбаешься не так, как улыбался раньше. Говоришь, как совсем другой человек. Я перестал тебя понимать…
— Не надо тревожиться, ата. — Джума обнял отца, ласково похлопал по спине. — Все пройдет. Это от книг. Я много читал последнее время. Многое понял.
— Мулла Ибад тоже книги читает.
— У него другие книги, ата, — усмехнулся Джума. — Те, что у меня, ему не по зубам.
Старик вздрогнул и попятился.
— Значит, правда?
— Что правда?
— Люди болтают, будто ты с нечистой силой путаешься. На пэри женился.
— Люди всегда болтают, ата. Не надо их слушать. Ни на ком я не женился. А пэри… Пэри действительно встретил. Только у нее есть муж.
— Дэв? — в глазах старика метнулся страх.
— Нет. — Джума вздохнул. — Он человек. Очень богатый человек. И очень умный.
— Он мусульманин?
Джума усмехнулся.
— Наверное, нет. Он приезжий. Откуда-то издалека.
— Значит, кяфир. И ты у него работаешь?
— Да, ата. Только не у него, а у его жены.
— Так не бывает!
— У кяфиров бывает, — улыбнулся сын. — Не смотри на меня так, ата. Многие мусульмане работают с русскими. А русские ведь тоже кяфиры. Даже Мадримхан[36] принимает у себя русских…
— Замолчи! — не на шутку испугался Худакь-буа. — В зиндан захотел?
— Молчу, — усмехнулся Джума. — Успокойся, ата.
— «Успокойся!» — передразнил Худакь-буа. — Думаешь, я что-нибудь понял?
— Когда-нибудь поймешь, — заверил сын. — Я и сам еще многого не понимаю. Когда дом строить начнем?
— «Когда, когда», — Худакь-буа высморкался d вытер пальцы о подол рубахи. — В кишлаке только и разговоров, что об этом проклятом доме. Голова кругом идет. Может, не надо, а, балам?[37]
— Надо, ата.
— Ну, тогда сам решай. Как скажешь, так и будет.
— На следующей неделе. Согласен?
— Если так, то на субботу дыннак-той[38] назначим.
— Можно и на субботу. Скажешь, что надо, я привезу.
Джума склонился над сундуком, достал парчовое платье. Расправил, держа на вытянутых руках.
— Нравится?
— Для Гюль небось? — осведомился отец.
— Для Гюль. Как она тут?
— Живет. — Старик недовольно дернул плечом. — Чего ей сделается? Прислуживает у бека Нураддина.
— Недолго ей осталось прислуживать. Построим дом, свадьбу сыграем.
— Ну-ну, — буркнул Худакь-буа. Сын вскинул на него смеющиеся глаза, улыбнулся.
— Не угодишь тебе, ата. Сами же помолвку устроили… Заставили нас за ухо друг друга куснуть. Лепешку поломали…
— Э-э, балам!.. Когда это было! По твоему нынешнему положению другую невесту надо искать.
— Ну, это ты зря. Гюль хорошая девушка.
— Я разве что говорю? — смутился старик. — Конечно, хорошая.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
У каждого свой оазис
Симмонс пропадал где-то почти всю неделю и объявился только в воскресенье. Эльсинора сидела перед зеркалом в спальне, когда он внезапно возник посреди комнаты — усталый, осунувшийся, небритый, с горячечно блестящими глазами. Костюм был измят и перепачкан в пыли. Черные штиблеты казались серыми.
— Ты?! — Эльсинора вздрогнула и обернулась. — Где ты был?
— Не спрашивай. — Он шумно выдохнул и направился к двери в ванную.
— А бал?
— Бал, — машинально повторил он. — Бал? Когда?
— Как «когда»? Сегодня, здесь у нас, вечером.
— А, ч-черт! — Симмонс болезненно поморщился и взглянул на часы. — Совсем вылетело из головы. Ладно, до вечера отосплюсь.
И он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Симмонс разделся, побросал одежду в стерилизатор и пустил воду в ванну. Вода была мутноватая: то ли барахлил отстойник, то ли фильтры засорились. Симмонс махнул рукой, забрался в ванну, расслабился и закрыл глаза.
«Эльсинора права, — устало подумал он. — Все это ни к чему…»
Вероятно, он задремал и поэтому не удивился когда сразу, без перехода вдруг увидел себя среди низкорослых колючих зарослей джигильдака, ощутил опаляющее сквозь одежду огнистое дыхание близкой пустыни услышал визгливое «чил-л-л-л-лили» парящих в раскаленном небе коршунов, сливающееся со звоном тишины в ушах. Потом где-то неподалеку фыркнула лошадь, другая ответила ей коротким утробным ржанием, звякнула уздечка, и он понял, что успел вовремя и отряд еще не снялся с привала.
Теперь предстояло, пожалуй, самое трудное: увидеться с командиром отряда и отговорить его от встречи с Джунаидханом. Прикинув в уме несколько вариантов, Симмонс остановился на самом простом: не таясь, пошел по взрыхленной копытами песчаной дороге туда, где расположились на отдых красноармейцы.
