- Нет честолюбия? Не желает путешествовать? Что же он любит?
- Он любит поесть.
Селия подумала, что ответ Фриды объясняет и кончики аспарагуса, и коробки из под шоколада. Когда вернемся домой, надо не забыть рассказать Труде.
- А чем он любит заниматься? - спросил Папа, проявляя явное любопытство.
Но Фрида только пожала плечами. И вставила в мундштук новую сигарету.
- Он читает, - сказала она, - и спит. Он спит часами.
- Но весь этот успех? этот eclat*? - сказал Папа, - он не вскружил ему голову, не избаловал?
- Не думаю, чтобы он догадывался обо всем этом, - ответила Фрида.
- Совсем как его мать, - сказал Папа. - Ей было все равно.
- Но она не щадила себя, - возразила Фрида. - Она работала. Одному Богу известно, как она работала. У нее были упорство и тяга к работе. У Найэла нет ни того, ни другого. Ему просто все равно.
Папа покачал головой и свистнул.
- Это плохо, - сказал он. - Все дело в его французской крови.
Селия вспомнила голубую венку на руке Найэла и подумала французская она или нет. Затем посмотрела на свои собственные руки, широкие и квадратные, как у Папы. Вены на них видны не были.
- Мария труженица, - сказал Папа. - Но Мария девушка. И ни капли лени. На следующей неделе у нее снова начинаются репетиции. Вся в отца. Слава Богу, в Марии нет ничего французского.
Селию очень занимал вопрос, а нет ли во Фриде чего-нибудь французского. Она владеет двумя языками, а живет во Франции. Иногда Папа бывает таким бестактным.
- Интересно, приехала она или нет, - сказала Селия, желая сменить тему разговора. - Поезд должен был прибыть час назад.
- Найэл сказал, что отвезет ее прямо в гостиницу, - заметила Фрида. - Я предлагаю вам поехать и посмотреть, там она или нет. Найэл может приехать с минуты на минуту, чтобы переодеться.
Все же очень похоже на Труду, решила Селия. Фрида знает, когда Найэл приедет переодеться. Интересно, она ему стирает, считает его рубашки? Вот-вот она назовет его "мой мальчик".
В гостиницу Папа и Селия отправились на такси.
- Интересно, как у них идут дела, - в голосе Папы звучало любопытство. - Я имею в виду этот странный союз... Найэл и забавная старушка Фрида. Завтра я должен пригласить ее на ленч и все выяснить.
- Ах, Папа, не надо! - ужаснулась Селия.
- А почему бы и нет, дорогая?
- Подумай, в какое неловкое положение ты поставишь Найэла, - ответила Селия.
- Не вижу ничего неловкого, - сказал Папа. - Такие вещи очень важны с медицинской точки зрения. Я смотрю на Фриду как смотрел бы на преподавателя Оксфорда, Кембриджа или Гейдельберга*. Она знает свое дело.
И он принялся вспоминать годы знакомства с Фридой, дойдя до тысяча девятьсот двенадцатого, тысяча девятьсот девятого.
Когда они прибыли в гостиницу, портье сообщил им, что мисс Делейни приехала, распаковала вещи и ушла, не сказав куда. Ушла полчаса назад. Джентльмен тоже ушел. Наверху в номере-люкс - Папа путешествовал лишь в тех случаях, когда ему удавалось снять номер-люкс - они обнаружили полнейший беспорядок. Все кровати измяты и на них - вещи Марии. Полотенца раскиданы, тальк просыпан.
- Отвратительно, - сказал Папа. - Совсем как австрийская горничная. Селия стала лихорадочно приводить комнату в порядок. Мария уже не была вся в отца.
- Они, к тому же, и пили, - сказал Папа, обследуя стакан для полосканья рта. - Судя по запаху, коньяк. Никогда не подозревал, что моя дочь пьет.
- Она не пьет, - возразила Селия, поправляя Папину постель. - Только оранжад. Иногда после премьеры выпьет шампанского.
- Тогда это, должно быть, Найэл, - сказал Папа. - Некто (и кто, как не Найэл) наливал коньяк в мой стакан для полосканья. Я покажу Фриде. Фрида несет ответственность.
И он до краев налил себе коньяка в свой стакан для полосканья.
- Выйди пока я переоденусь, дорогая, - сказал Папа. - Если Мария намерена превратить наш номер в публичный дом, то она ответит за это, когда вернется. Я положу конец ее выступлениям в роли Мари Роз. Впрочем, я пошлю Барри телеграмму.
Он стал искать в шкафу свой вечерний костюм, швыряя на пол все, что попадалось под руку.
Селия пошла к себе переодеться. К подушке была приколота записка "Увидимся в кабаре. Мы обедаем в городе". Ящик туалетного столика Селии был выдвинут, из него исчезла ее вечерняя сумочка. Наверное, Мария забыла привезти свою и поэтому взяла сумочку Селии. Заодно она взяла и серьги. Новые, те, что Папа купил Селии в Милане. Селия начала переодеваться с тяжелым сердцем. Она чувствовала, что вечер не сулит ничего хорошего...
Найэл и Мария сидели бок о бок на речном трамвайчике, который плыл к Сен Клу. Париж, прекрасная призрачная дымка, остался позади. Они сидели на верхней палубе и ели вишни, бросая косточки на головы пассажиров. Поверх вечернего платья Мария накинула пиджак Найэла из верблюжей шерсти. Платье было зеленого цвета и яшмовые серьги Селии безупречно подходили к нему.
- Дело в том, - сказала Мария, - что мы должны никогда не расставаться.
- Мы никогда и не расставались, - сказал Найэл.
- А сейчас? - спросила Мария. - Ты в Париже, я в Лондоне. Это ужасно. Для меня это невыносимо. Именно поэтому я так несчастна.
- Разве ты несчастна?
- Очень.
Она выплюнула вишневую косточку на лысину пожилого француза. Тот посмотрел наверх, готовый разразиться проклятиями, но, увидев Марию, улыбнулся и поклонился ей. Затем он огляделся в поисках лестницы на верхнюю палубу.
- Я так одинока, - сказала Мария. - Меня никто не смешит.
- Через несколько недель тебе будет не до смеха, - заметил Найэл. - У тебя начнутся репетиции.
Пароходик, пыхтя, плыл по извилистой реке, обрамленной погруженными в тень деревьями. На набережные опустились сумерки. В воздухе витали шумы и запахи Парижа.
- Давай уедем, - сказал Найэл. - Вот так, все бросим и уедем.
- И куда же мы могли бы уехать?
- Мы могли бы уехать в Мексику.
Они держали друг друга за руки и смотрели поверх реки на деревья.
- Шляпы с остроконечными тульями... - сказала Мария, - не думаю, что мне нравятся мексиканские шляпы.
- Тебе и не нужна шляпа. Только туфли из особой кожи с запахом.
- Ни ты, ни я не умеем ездить верхом, - сказала Мария. - А в Мексике обязательно надо уметь ездить верхом. Мулы. И все вокруг стреляют.
Она смяла бумажный пакетик из под вишни и бросила его в реку.
- Дело в том, - сказала она, - что я вовсе не уверена, хочу я уехать или нет.
- Дело в том, - сказал Найэл, - что я предпочел бы жить на маяке.
- Почему на маяке?
- Ну, на мельнице. В хмелесущилке. Или на барже.
Мария вздохнула и прислонилась к плечу Найэла.
- Надо смотреть фактам в лицо: мы никогда не будем вместе, - сказал Найэл.
