— Вы и впрямь собираетесь смешать этот ликер с карамельным пивом? — полюбопытствовал доктор.
— Что вы, я же не варвар! Это я сказал, чтобы Антонио позлить. Между прочим, ваш приятель не разорится в случае проигрыша?
— Даже если он выпишет вексель в миллиард межпланетных кредитов на любой из своих женевских банков, это едва ли заметно отразится на его состоянии.
— Вот это да! — присвистнул Маркони. — Жаль, я не встретился с ним раньше!
— Только я не думаю, что Джерри проиграет, — заметил Хорстен. — А ваш кузен может себе позволить понести крупные финансовые потери?
— Теоретически как Первый Синьор он обладает полномочиями самостоятельно распоряжаться всеми национализированными предприятиями Фьоренцы. Опять же теоретически он имеет право на передачу их в собственность другому лицу. —
— Что означает ваша оговорка «теоретически»?
— По законам Содружества Объединенных Планет передаточный документ на право владения за его подписью безусловно будет признан юридически законным в Министерстве межпланетной торговли на Земле, но…
— Но… — нетерпеливо повторил доктор.
— Разве это не очевидно? — в упор посмотрел на него Маркони. — Подписав такой документ в качестве главы государства, мой кузен сам наденет себе петлю на шею. Не пройдет и суток, как его обвинят в присвоении общественной собственности.
— Почему же тогда он так рискует?
— Потому что не собирается проигрывать, — хмуро проворчал Чезаре.
Держа в руках фужеры, они вернулись к столу. Первый Синьор уже закончил свой рассказ о правилах этой древней и вечно юной игры. Джерри стоял сбоку от стола. Перед ним высилась стопка фишек. Очевидно, соперники, при посредничестве Десятого Синьора, заранее договорились о цене каждой и уладили прочие финансовые вопросы.
Родс отхлебнул из своего бокала, поставил его рядом и снял верхнюю фишку.
— Начнем помаленьку, — сказал он, опираясь на стол, чтобы не качаться. — Ставлю сто тысяч межпланетных кредитов на… Какой вы там называли номер? Восемнадцатый? Ставлю на восемнадцатый!
— Сто… тысяч… межпланетных… кредитов! — потрясенно выдохнул Чезаре Маркони.
Дорн Хорстен тяжело вздохнул.
Антонио д'Арреццо раскрутил колесо рулетки, выждал мгновение и запустил шарик, вбросив его против направления вращения. Вначале он описывал сложную траекторию по краю внутренней поверхности чаши рулетки, но постепенно стал опускаться ниже, пока не коснулся одного из пронумерованных углублений. Отскочил от него, коснулся другого, снова отскочил и задержался на номере тридцать. Но в последний момент все же выкатился оттуда, чуть помедлил и нырнул в соседнее гнездышко.
— Восемнадцать! — радостно закричал Джерри. Первый Синьор, не веря своим глазам, тупо уставился на шарик.
— Тридцать шесть к одному! Класс! — Родс обвел присутствующих победным взглядом, счастливо ухмыльнулся и нетерпеливо прикрикнул на партнера, исполняющего обязанности крупье: — Крути дальше, Тони!
— Как «крути дальше»? — упавшим голосом произнес Десятый Синьор.
Джерри возмущенно посмотрел на д'Арреццо:
— В чем дело, Тони? Мы же договорились, что играем без лимита!
Его высокопревосходительство с трудом оторвался от созерцания замершего на восемнадцатом номере шарика и вернулся к реальности:
— Что? Лимит? Ах да, разумеется, никакого лимита!
Он сложил фишки в две стопки по восемнадцать в каждой и специальной лопаточкой подвинул их к сопернику, который незамедлительно поставил обе стопки на тот же номер на игровом поле.
Чезаре Маркони с изумлением посмотрел на стоящего рядом с ним ученого:
— Он действительно собирается поставить на один номер больше трех с половиной миллионов кредитов? Это же полное безумие! Всего один шанс против тридцати восьми!
— Я же говорил вам, что Джерри удивительно везет, — усмехнулся Хорстен.
— Так сильно никому не может везти, — убежденно возразил Маркони.
Первый Синьор тем временем вынул шарик из гнезда, повертел перед глазами и даже зачем-то подбросил на ладони. Не обнаружив, очевидно, никаких скрытых изъянов, он едва заметно пожал плечами, снова раскрутил колесо рулетки и тем же способом, как и в первый раз, вбросил шарик.
— Раз я ставлю три миллиона семьсот тысяч из расчета тридцать шесть к одному, то сколько же это получится, если я выиграю? — принялся вслух подсчитывать будущие прибыли Джерри. — Черт, никак не соображу! Но много. Мамочка будет довольна. Хватит, пожалуй, на солидную долю акций ваших урановых копей. А потом займемся транспортом. — Он покосился на заламывающего руки Десятого Синьора: — Вы упоминали, кажется, что транспорт на Фьоренце тоже национализирован?
— Да, синьор, — чуть слышно прошептал несчастный министр.
Великий Маркони косо взглянул на молодого Родса и направился к бару за новой порцией спиртного. Впрочем, он успел вернуться к столу к тому моменту, когда пляшущий шарик совершал последний выбор.
— Восемнадцать! — возликовал Джерри и бросил взгляд на Хорстена, словно ища его одобрения. — Вот уж везет так везет! — Он обратил свою сияющую физиономию к удрученному министру финансов Фьорентийского Сообщества: — Сколько там мне теперь причитается из ваших урановых рудников?
— Они все ваши, синьор, — простонал финансист.
— Послушайте, друг мой… — начал доктор Хорстен, но никто на него даже не взглянул.
— Крути дальше, Тони! — воскликнул везунчик в порыве энтузиазма.
Первый Синьор покачал головой.
— У меня… у меня не хватит фишек расплатиться, если вы и на этот раз выиграете, синьор Родс, — признался он.
— А-а, фишки-шишки! — отмахнулся Джерри и залпом осушил свой бокал. — Играть — так играть! Всё или ничего. Крутим в последний раз. Если выпадет восемнадцать, вы проиграли. Всё. И тогда я становлюсь единоличным владельцем всех национализированных предприятий Фьоренцы. По рукам?
В комнате воцарилось гробовое молчание. Слышно было лишь тяжелое дыхание Первого Синьора, такое тяжелое и частое, будто он только что покорил одну из высочайших горных вершин.
— Ваше высокопревосходительство! — жалобно взмолился министр финансов.
— Молчать! — рявкнул д'Арреццо и повернулся к сопернику, нервно облизывая пересохшие губы. — По рукам! — прозвучал в гостиной его хриплый шепот.
Он достал шарик, пристально поглядел на него, взвесил на ладони, пожал плечами и запустил колесо. Все затаили дыхание.
Из прихожей послышалась какая-то возня. Дверь без стука распахнулась. Первый Синьор в ярости обернулся.
