Ознакомительная версия.
— Если же прелесть власти не прельщает тебя или могущество и блеск тяготят тебя, и ты предпочитаешь спокойную, тихую жизнь, скажи мне одно только слово, — и я все брошу, откажусь решительно от всего и удалюсь в тот край, какой ты пожелаешь назвать своей родиной, унося с собой все скопленные мной сокровища, предоставив бедному человечеству выпутываться, как оно знает, из всех своих затруднений.
Однако и эти блестящие картины мирового владычества не прельстили девушку. И в ответ она разразилась только громким, неудержимым смехом.
— Полно, бедный карлик! — проговорила она, — жаль, право, что у тебя нет зеркала в числе всех твоих комедиантских приборов!
Этот смех и жесткие слова Гертруды обдали, точно ледяным душем, светлые мечты уродливого карлика. Страшный крик, крик дикой ярости вырвался из уст его.
— Несчастная! — завопил он. — Так-то ты отвечаешь мне!.. Знай же, что уж не долго тебе придется смеяться… клянусь тебе!.. Из-за тебя пострадает весь мир!.. Если ты прожила бы сто лет, то и тогда не нашла бы достаточно времени, чтобы оплакивать тот день, когда ты так безумно оскорбила Каддура!
И в страшном бешенстве он удалился.
Едва успели затвориться за ним двери, как Гертруда и Фатима услышали лязг и бряцание тяжелых цепей, засовов и запоров.
Прошел час. Ничто не нарушало могильной тишины таинственного подземелья.
Но затем дверь отворилась, — и крик радости вырвался из груди обеих пленниц. На пороге стоял Норбер Моони!
— Гертруда! — воскликнул он. — Мадемуазель Керсэн! Боже мой, как я счастлив, что опять вижу вас! Я уже не надеялся разыскать вас в этой таинственной тюрьме!.. Но простите ли вы мне когда-нибудь, что я завлек вас сюда?
— Простить вас?! — воскликнула Гертруда. — Да в чем мне прощать? Ведь и сами вы в плену! Будем же только радоваться, что мы видим вас! Знаете вы хоть что-нибудь о моем дяде и о Мабруки? Что сталось с ними?
— Я не видел их с того самого момента, как мы поели этих фиг, пропитанных, несомненно, каким-то сильным наркотическим веществом!
— В сущности, вы скорее были бы вправе упрекать меня в том, что очутились в плену, — продолжала Гертруда, — так как попали сюда только из-за меня!
— Ах, почему мне не дано доказать вам каким-нибудь более действенным способом всю мою преданность вам! — воскликнул Норбер Моони. — Нам надо во что бы то ни стало выйти отсюда. Но как узнать, как мы сюда попали и кто нас держит здесь?
— Как, разве вы не знаете об этом?.. Да это — Радамехский карлик!.. И надо ли мне признаться в том, что так ужасно унизительно для моего самолюбия женщины? — продолжала Гертруда Керсэн, краснея до корней волос. — Этот негодный шарлатан предлагал мне, всего какой-нибудь час тому назад, стать его женой!
— Дерзкий урод! — с негодованием воскликнул Норбер Моони.
— Я рассмеялась ему в лицо, как вы, конечно, могли того ожидать, и он ушел страшно взбешенный, угрожая мне самым ужасным мщением.
— Прежде всего нам следовало бы приобрести уверенность в том, чего он хочет и что он может! — сказал молодой ученый, осматриваясь кругом. — Ну, это помещение вовсе не похоже на то, в котором находился я до настоящего момента.
Не успел он докончить этих слов, как одна из стенок подземелья растворилась, и Радамехский карлик во главе целого отряда в двести или триста человек черных воинов появился в широком отверстии раскрывшейся ниши. Что особенно поразило при этом Норбера Моони — это то, что черная стража во всех отношениях удивительно походила на тех черных воинов, которых он завербовал для защиты Тэбали. То были люди совершенно того же типа, одинакового с ними вооружения, с теми же щитами и поясами из леопардовой шкуры и в тех же шлемах, — словом, все было то же, что и у тех.
— Что я хочу, что я могу? — сказал Каддур, точно эхо повторив последние слова молодого человека, — я покажу вам это, и притом сейчас. Я хочу, чтобы вот эта девушка стала моей женой, а я могу многое, чтобы этого достигнуть, чтобы принудить ее решиться на это, например, я могу вас подвергнуть пытке, тебя и ее дядю, и ваших верных слуг. Затем могу отвести вас на Тэбали и на ваших глазах уничтожить все то, что с таким трудом ты сооружал в своей безумной гордости, исполненный надменным самомнением. Тогда-то мы посмотрим, не ты ли первый станешь просить ее принять мое предложение!
— Гертруда, — воскликнул Норбер Моони, — пусть никакая жалость не заставит вас покориться его воле! Конечно, мне будет страшно больно видеть уничтожение всего того, что создано с таким трудом, но никакая пытка в мире не сравнится для меня с той, какой является для меня мысль о подобном браке!
— Не сомневайтесь в этом, друг мой! — ответила молодая девушка, нимало не смущаясь. — Если что-либо могло увеличить то отвращение, какое мне внушает это чудовище, то это именно те средства, какие он избрал, чтобы восторжествовать надо мною!
Каддур позеленел от злобы.
— Принесите веревки! — крикнул он, — и свяжите этого господина!.. Прежде всего мы отправимся в Тэбали, где приступим, в свою очередь, к иного рода работам. Кроме того, господин Моони не единственный, с кем мне надо свести кое-какие счеты.
ГЛАВА xv. Сыны страны Великих Озер
Сэр Буцефал Когхилль только что встал и по обыкновению прогуливался взад и вперед по площадке Тэбали, как к нему вдруг подошел Виржиль.
— Господин милорд, — сказал он, — мне сейчас дали знать, что по дороге к нам показался большой отряд вооруженных людей. Господин Моони отдал при своем отъезде строжайшее приказание, чтобы никто не смел приближаться без надлежащего разрешения к месту работ, поэтому я прикажу нашим черным воинам взяться за оружие и вместе с ними двинусь навстречу этому отряду.
— Прекрасно! — отвечал с величайшим равнодушием молодой баронет, — это ваше дело!
И когда Виржиль уже двинулся по направлению к казарме, где помещалась черная стража, сэр Буцефал добавил самым небрежным тоном:
— Может быть, это господин Моони возвращается: ведь уже скоро две недели, как он уехал. Разве такое продолжительное отсутствие не удивляет вас?..
Это продолжительное отсутствие не только удивляло, но и тревожило Виржиля в высшей степени, но он не считал нужным высказывать этого; он знал только, что ему было приказано, и твердо исполнял, что ему было вменено в обязанность. Молодой ученый уезжая поставил его старшим надзирателем над работами, и вот он будет охранять их и следить за ними, если надо, вплоть до окончания века.
— Вероятно, у господина Моони есть свои причины оставаться в Хартуме дольше, чем он предполагал! — заметил он, почтительно поклонившись баронету.
Ознакомительная версия.
