"Значит, произошла утечка информации", - отметил он равнодушно. Вдали показалось здание вокзала - серое, с облупленными стенами, с привычными попрошайками на ступенях, с заплеванными тротуарами и переполненными урнами. И все это, увы, после сказочной ночи с Терезой... Возвращаться в явь решительно не хотелось, но желания его никто и не спрашивал.
Под вагонами натужно запело железо, поезд скрипуче остановился. Спрыгнув на платформу, носатый пассажир едва не столкнулся с причитающей женщиной. Тут же безысходно терла глаза какая-то старушка. Похоже, все здесь кого-то искали. Продолжая щуриться, он двинулся вперед, не обращая внимания на крики и возгласы. А шагах в семидесяти от него встречали юбиляра.
- Федор Фомич? И вы тут? Вас ведь, кажется, собирались задержать в Холмогорово?
- Господи, Юлька! Какое Холмогорово? У нас там такое началось! Мы тут, понимаешь, зевка дали... Как только свет вернули, он и выскочил.
- Кто выскочил?
- Да тип этот! Морро или Маррэ... Слышал бы ты, какие страсти он нам рассказывал! Из-за него, в сущности, все и стряслось. Взяли, понимаешь, и упрятали со всем поездом в какое-то измерение. Но нас-то за какие такие грехи?.. А Павла Константиновича, помнишь охальник такой был из планового отдела, так вот его прямо через окно утащили.
- Как так утащили?
- А вот так! Самым натуральным образом. Там же твари какие-то ползали.
- А нам объявили: мол, так и так задерживается. Потом, правда, начальнику что-то шепнули по секрету... Так он всех собрал и сюда рванул.
- Ничего себе - задержка! За такие задержки, да без света... Постой-ка!.. Эй! Товарищ милиционер! Можно вас на минуточку!.. - Федор Фомич ринулся навстречу сержанту с овчаркой. - Имею желание дать показания! Прямо сейчас!..
...Никем не замеченный, носатый пассажир вошел в здание вокзала и юркнул в кабину моментальной фотографии. Заботливо прикрыв за собой дверь, крепко зажмурился. Он хотел получить подтверждение от НИХ, и он его немедленно получил. Приакарт был немногословен, но тон его изменился явно в лучшую сторону. "Принц датский" облегченно вздохнул. Мысленно попрощавшись с Терезой, опустил пару пятнашек в монетоприемник. Сверкнула вспышка, и кабинка опустела. С некоторым запозданием из прорези фотографического автомата выполз глянцевый квадратик. Он был абсолютно черен, никакого носатого пассажира запечатлеть фотографическому роботу не удалось.
Однокомнатная панельная квартирка напоминала зал ожидания. Само собой вышло так, что все собрались у Александра. Какой-то неведомый магнит свел коллег вместе. Сам хозяин вел себя далеко не по-хозяйски: не суетился, не расспрашивал гостей о пустяках, не бегал на кухню с подносом и чайником. Да в этом и не было нужды. Сослуживцы бродили по комнате потерянным стадом, рассеянно изучали вид из окна, бессмысленно перекладывали вещи с места на место. Те, кто сидел на диване, разговаривали о странном. А больше все-таки молчали. Поделившись очередной новостью, сверлили взором стены, прикашливали в кулаки. О работе никто не вспоминал. Схватка с меченосцами и события у гостиницы могли ошарашить кого угодно, но то, что произошло утром, окончательно выбило людей из седла. Когда сшиваемая материя рвется и рвется вновь, руки поневоле опускаются, душа переживает кризис, к власти приходит ее величество королева Апатия...
За первым известием, принесенным Казаренком, последовала целая череда. Со страхом и изумлением проснувшиеся горожане обнаружили, что за ночь произошло нечто необъяснимое. Город переменился, и перемены эти включали в себя разрушенные дома и сломанные двери, покалеченные трамваи и перевернутые машины, пулевые пробоины в стенах, в беспорядке разбросанное по улицам имущество граждан. К этому следовало прибавить серию загадочных пожаров, которые непонятным образом уже прекратились и даже пепелища успели остыть, но удивительное заключалось в том, что никто этих пожаров не видел, никто этих пожаров не тушил. Они были и прошли, как проходят по посудной лавке слоны-невидимки. Целые и невредимые, люди просыпались посреди обугленных квартир на останках диванов и кроватей, немедленно приходя к выводу, что они сошли с ума.
Поговаривали, что на месте исполкома царят руины, что прямым попаданием артиллерийского снаряда разнесен вдребезги памятник одному из революционеров - не то Парвусу, не то кому-то еще, что во всем городе не найдется ни одного магазина, в котором уцелели бы витрины. Смерч разрушений пронесся по улицам и квартирам, не потревожив жителей. Все, что им оставалось, это созерцать результат и в бессилии пожимать плечами. Впрочем, многие лихорадочно искали выход закипающему гневу. Лавина телефонных звонков обрушилась на государственные учреждения, возле зданий милиции, прокуратуры и административного начальства выстраивались бурлящие очереди. Заводы стояли, магазины не работали, обезумевшие пожарные, плюнув на все, попрятались по домам. Наэлектризованность населения давала о себе знать ежеминутно. Многочисленные молнии громыхали, проверяя на прочность чиновничество общественных институтов. Впрочем, и сами институты постепенно оправлялись от первого потрясения, занимая круговую оборону, все более вникая в необычность ситуации. Зато и во всю ширь развернулась народная фантазия. Болтали о необъявленной войне и американском оружии, о марсианах, посетивших Уткинск, о боевых учениях, по ошибке проведенных на территории района ночью. Пережевывая услышанное, Александр хмуро наблюдал за коллегами. Он догадывался, почему они встретились здесь, а не в отделе. Внутренняя неподготовленность гнала людей в тень, подсказывая, что на работе начнется неописуемое. Обилие необъяснимого требует аналогичного обилия усилий. Никто из них готов к этому не был. Первыми приняв на себя удар, они и первыми выбыли из строя. Они знали истинное лицо действительности, а потому боялись ее вдвойне. Состояние контузии - так можно было назвать их сегодняшнее состояние. Время адаптации еще не завершилось, и сообщи им сейчас о ядерном ударе, о том, что солнце погасло, а на космическую станцию-спутник заявились косматые селениты, они и тогда бы не удивились. Подтверждением тому была реакция на внезапное появление Борейко. Когда майор вошел в комнату, обросший и загорелый, в нелепом твидовом пиджаке, это приняли с полнейшим спокойствием. Под мышкой майор держал пухлую папку с золотистой обложкой, из нагрудного кармана торчало штук семь или восемь авторучек. Пожав всем руки, он пристроился на стуле в уголке и, послушав о чем беседуют другие, скромно вставил:
- А ведь это я наколбасил в городе. Честное слово!
