Однако и Карабанов увидел что-то, незамеченное другими.
– Дур! Ховлукми! – вскочил он и ловко перехватил руку девочки раньше, чем она ее поднесла ко рту.
Девочка от испуга расплакалась и бросилась бежать. Молодая женщина в новеньком нарядном платье подняла ее на руки, с укоризной посмотрела на полковника.
– Где она это взяла? – показав женщине раздавленную тыквенную бутылочку, спросил он.
Женщина растерялась.
– Вычерпнули из колодца. Видно, обронил какой-то неряха. Но я вылила все ведро в колоду и зачерпнула вновь.
– В ней, возможно, была отрава. Предупредите всех, чтобы не прикасались к колодезной воде.
– Отрава?! Так вот почему старый шакал вертелся у колодца! Но мы уже пили, пили...
Женщина прижала к себе сразу притихшую девчушку и бегом бросилась к соседней юрте.
Карабанов вошел к Бава-Кули. Все сидели на своих местах, вопросительно глядя на него.
– Я отобрал у нее шакша раньше, чем она поднесла ко рту, доктор, – оказал он. – Но все равно, надо проверить ребенка... и других, кто пил колодезную воду в течение последнего часа. Возможно отравление.
– Понятно, – вскочил молодой врач. – Где они?
– Но я... – застонал Файзи. – Но мы... Мы тоже пили!
– Прежде всего осмотреть ребенка, – обращаясь только к врачу, повторил полковник.
– Разумеется, – ответил врач и вышел.
– А у вас острое зрение, Файзи, – присев на прежнее место, заметил Карабанов. – И неплохая память. Эти игрушки тоже проходили через ваши руки?
Он указал на маленький черный полумесяц, отпечатанный на донышке раздавленной бутылочки.
– Нет, нет, – замахал руками толстяк. – Что вы! В первый раз вижу.
– Вы уже выдали себя, – равнодушно сказал Карабанов. – Откуда иначе вам может быть известен этот знак.
– Да, да, вспомнил, – заерзал Файзи. – Вспомнил, извините меня. В одной посылке, прибывшей ко мне из Саракса для Джунавадхана, были как раз такие же бутылочки со значками. Но клянусь вам...
– Вот видите, – перебил его полковник. – Я же говорю: у вас совсем неплохая память. Кстати, советую запомнить: чем больше лжи, тем тяжелее участь.
И, не слушая Файзи, он обернулся к хозяину юрты.
– Это было очень давно, бава. Удирая, они любили заражать колодцы трупами. Но их благочестивые и высокоцивилизованные покровители сочли этот метод слишком примитивным. Вот так и появились эти бутылочки, подарок друзей-инглизов. Кое-кто, оказывается, сохранил их и до наших дней.
За стенами юрты раздался топот копыт.
– Вернулся мой младший сын, – сказал Бава-Кули, наливая в пиалу айран.
Дверцы распахнулись и черноусый великан переступил порог:
– Салам!
Гости ответили. Бава-Кули пододвинул сыну айран.
– Я бы выпил чаю, отец, – попросил тот.
– Чай нельзя, – ответил Бава-Кули.
Сын ничем не выразил удивления.
– Я проводил его до самых развалин, – обращаясь к полковнику, заговорил он. – Потом осмотрел все вокруг. Никаких следов. Там никого больше нет. Только бывший хан. И я вернулся. Ему некуда уйти оттуда.
– Вы правильно поступили, – сказал Карабанов. – Спасибо.
– Меня он не видел. Я наблюдал за ним из-за барханов.
– Очень хорошо. Сейчас мы отправимся туда.
Они вышли на остывающий от жары такыр. Солнце садилось. Из-за песчаной гряды доносился шум возвращавшейся отары.
– Кажется, все благополучно, – подошел к Карабанову врач. – Никаких внешних признаков отравления. Но надо произвести анализы.
– Обязательно, – согласился Карабанов. – Такими вещами не рискуют. Я предоставлю вам ракетоплан.
– Те двое русских крепко спали, – вспомнил Бава-Кули. – Слишком крепко. Гульнар очень тревожилась.
– Да, да, не исключено, что негодяй подсыпал и им отраву, – подхватил полковник. – И если в колодце концентрация оказалась незначительной, то с ними дело могло быть хуже. – Он передал врачу раздавленную бутылочку.
– После анализа, пожалуйста, верните. Она еще мне понадобится. Кстати, этой штуковине почти двадцать лет. Быть может, яд уже утратил силу?
– Он мог окислиться за этот срок, – подумав, ответил врач. – Окислиться, утратить токсичность... Все скажет анализ.
– Не будем терять времени, – решил полковник. – Капитан доставит вас в Джанабад и вернется сюда за мной. Счастливого пути, доктор.
В ложбинке, не доходя крепости, Эрсарихан остановился. Недопустимо, чтобы джигиты увидели своего сердара в образе неряшливого, запыхавшегося старца. Теперь уже можно не спешить...
Тщательно отряхнувшись, перепоясав халат, плотно надвинув тельпек на голове, он уже не спеша продолжал свой путь.
Крепость выглядит совсем безлюдной, – кто скажет, что десятки глаз наблюдают сейчас за ним? Хоп, хоп, – молодцы джигиты! Он и сам был таким же осторожным, как гиена, и свирепым, как тигр. Молодцы! С такими до самой Хивы пронесет он священное знамя пророка...
«И каждый получит по заслугам», – повторяет про себя Эрсарихан. Это пароль, с ним должен он переступить ворота крепости. Но где они, эти ворота? Кругом обломки глинобитных стен, жалкие обломки, поросшие колючкой, полузанесенные песком... Но вот и пролом, наверное, сюда, надо только перелезть обвалившуюся арку.
– И каждый получит по заслугам! – громко произносит Эрсарихан и прыгает во двор крепости.
– И каждый получит по заслугам, – растерянно повторяет он. Кругом – ни души. Только большущая, толщиной в человеческую руку эфа, выскользнув из-под самых ног, со злобным шипеньем, угрожающе поднимает голову.
Но старик не обращает внимания на смертельную опасность. По-птичьи склонив голову набок, он напряженно прислушивается. Вот-вот, опять звучит этот непонятный смех... Ах да, это все та же наглая девчонка! Ну, погоди, погоди. Пощады не будет никому, – так определил сам Эрсарихан, сердар.
– Никому, никому, – упрямо, как заклинание, шепчет он. Но смех, глупый смех девчонки все звенит и звенит в ушах. «Какие же сейчас басмачи, отец!»... И вдруг его озаряет. Нет ничего! Ни оружия, ни джигитов. Нет и не будет... Только жалкий, обманутый старик, поверивший нелепой сказке о газавате. Кто-то решил ужалить исподтишка, и вот послали его, нагородив целую кучу небылиц... Что же теперь? Бежать, укрыться! Те двое уже не укажут на него. Мертвые не кусают.
Эфа так и не прыгнула: каменная неподвижность пришельца успокоила змею. Опустив треугольную, отмеченную белым крестом плоскую голову, она скользнула через двор и укрылась в большой норе, черневшей под накренившейся стеной.
Эрсарихан задрожал мелкой дрожью. Опасность, которой подвергался он, только сейчас обозначилась в его сознании. Укус эфы смертелен! Хвала Всевышнему! – вторично за этот день спасает он от верной гибели своего слугу...
