— Это могло плохо кончиться, — сказал Чи и пожал руку Соне.
— Мы позаботимся о Паганини. Надеюсь, это не серьезно.
Она полезла к спице.
— Мне бы ее спокойствие, — сказал я. Снова пришел Гиула. «Я поговорю с центром».
Когда он хотел удалиться в контрольную рубку, на спице появилась Соня. Балансируя, она осторожна двигала перед собой Дали, который был без сознания. Бедняге порядком досталось. Должно быть, при неожиданном увеличении скорости его бросило металлическое ребро. На голове у него была всего лишь небольшая рана, но из его ужа сочилась кровь, и его правый глаз тоже был ранен.
— Пролом черепа, — сказала Соня.
Мы осторожно отнесли потерявшего сознание товарища в лазарет.
В то время, как Соня заботилась о раненом, Чи, Гиула и я пытались установить связь с Центром управления. Мы то и дело вызывали Центр, называли свои имена, но в ответ из динамиков мы лишь слышали крик: «Станция три вызывает „Чарльз Дарвин“, отзовитесь! Командир Ковтун, ответьте!»
Нам пришло в голову, что мы больше не видели Михаэля с момента столкновения. Я вспомнил, что он обратил наше внимание на падающее давление.
— Он в своей каюте, — сказал Чи, — продолжайте вызывать Центр, я схожу за ним.
— Это ужасно, — сказал Гиула.
Мы посмотрели друг на друга и в этот момент подумали об одном и том же. Я тоже думал, что у него сдали нервы. Возможно, он ждал конца в своей каюте? У Ковтуна было больше опыта по части полетов в космос, чем у нас, и мы, вообще-то, знали его лишь как спокойного и рассудительного спутника. Но мы знали друг друга только по нормальному времени В минуты опасности, когда неожиданно разверзлась преисподня, рухнуло все, что сообщество, нуждающееся в героях, приписывало такому современнику. Остался только нагой человек с моментальной памятью и своими страхами. Я не брал нас себя смелость обвинять кого-либо в этом.
Гиула тоже молчал в памяти о собственной беде. Он снова вызывал Центр. Они не слышали нас.
— Они уснули, — сказал он.
— Оставим это сейчас, Гиула. Передатчики повреждены, мы починим их. Придет время, когда мы определим, куда нас, собственно, несет. В любом случае нас задел какой-то небольшой астероид. К счастью, радар вовремя засек его и запустил автоматическое ускорение.
— Ты называешь это удачей? Если бы мы не ускорились, проклятый булыжник просвистел бы мимо нас.
В ходе его мыслей была допущена ошибка.
— Та наивный, — сказал я. — Не будь этого ускорения, тогда бы мы сейчас не стояли здесь. По всей видимости, мы имели бы точно такую же траекторию, как этот обломок. Он раздробил бы нас. Таким образом было предотвращено столкновение. Он повредил кое-что из нашего оборудования.
Таких астероидов было зарегистрированы несколько сотен, но десятки тысяч все еще двигались необнаруженные по неизвестным орбитам вокруг Солнца. По расчетам степени вероятности возможность такой встречи не больше, чем быть задетым кровельной черепицей с крыши во время прогулки. Нас она задела, и было бесполезно, ломать сейчас над этим голову. У нас были другие заботы.
Чи заполз в кабину.
— Я везде искал. Его нет ни в кабине, ни в саду.
— Он, наверное, вышел в открытый космос, — сказал Гиула.
Я вспомнил, что слышал его голос со стороны кормы. Когда я упомянул об этой возможности, Чи сказал: «Он у реактора, конечно, он там. Какие мы дураки, он проверяет самое главное на борту: источник нашей энергии. Без энергии мы были бы совершенно беспомощными».
Я удержал его, когда он хотел удалиться в направлении кормы.
— Чи, этот астероид, или что это еще там было, задел нас за корму. От реактора нам больше не будет пользы.
— И противоатомного защитного комбинезона на нем тоже не было, — добавил Гиула.
Мы боялись заражения радиацией. Чи не ответил. Он полез к корме. Мы нерешительно последовали за ним. Его подозрения подтвердились. Переборки были открыты. Мы на мгновение переглянулись. Этот путь был жутким. Узкий проход отделялся двумя перегородками. Всюду были предупредительные знаки о радиоактивности. В эти небольшие помещения можно было заходить только в защитных костюмах. Все же Чи пробирался дальше, и мы сопровождали его. Михаила Ковтуна, нашего командира, не было в промежуточных помещениях. Таким образом оставалась еще только одна возможность: должно быть он был в камере реактора, помещении, метр на восемьдесят сантиметров. Если он там, то он труп.
— Он не может быть здесь, — прошептал Гиула, — что Мише здесь делать?
Мы застыли перед открытым люком последней переборки. Дверь в помещение реактора была прикрыта. Оттуда не доносилось ни звука. Не было сомнений, в этой камере находился он. Почему? Что он хотел этим добиться? Отчаянный поступок? Хотел ли он облегчить смерть в приступе паники? Для этого были и другие возможности. У нас на борту были ампулы, которые быстро усыпили бы нас в чрезвычайной ситуации.
Мы молчали, пожалуй, минуту, затем Чи сказал:
— На нем будет защитный костюм.
Чи было известно, как и мне, что на Михаиле не было никакого защитного костюма. У него не было времени, одеть этот костюм. Вдруг мы вздрогнули. Из камеры реактора донесся голос Михаила. Было слышно так, словно он говорил из подвала.
— Кто здесь? — спросил он, и затем после некоторой паузы: «Эй, есть кто там?»
Раньше я часто, прыгая с парашютом рисковал своей шеей, я, как летчик-испытатель, забирался в новые конструкции, и шансы выжить были сто к одному. Слово «страх» все время казалось мне чуждым. Всегда существовала возможность еще как-то избежать опасности. Но слова из камеры реактора повергли меня в состояние ужаса. Чи сказал вполголоса: «Миша, черт возьми, вылезай! Ты с ума сошел?»
— Да, — прошептал я, — он должно быть сошел с ума. Только сумасшедший мог подвергнуть себя смертельной дозе излучения.
— Хорошо, что вы наконец пришли, — раздалось из камеры.
Гиула подплыл к люку.
— Я вытащу его, он же подохнет, мы должны помочь ему. Миша!
Он кричал имя так громко, что оно резко прозвучало по всему кораблю. Он действительно вознамерился вытащить Ковтуна.
Чи удержал его.
— Достаточно, когда один потерял рассудок. Он больше не может вернуться обратно, он заразил бы нас всех.
Мы были беспомощными и не сводили взгляда с овальной двери камеры реакторы, словно там в любой момент могло произойти чудо. Но Михаил Ковтун лишь приказал своим жестким, не терпящим возражений голосом:
— Чи, ты сейчас же берешь командование на себя. Если ты не чувствуешь что не подходишь для этого, командование возьмет на себя Роджер Стюарт. Ясно?"
