- Разве он не знает, что я дома никого не принимаю? Скажите ему, чтобы приходил завтра в клуб... Может быть, вечером, часов около семи, он меня там застанет. Может быть...
В спальню был вызван господин Слебум, которому Менкс-старший доверял больше, чем кому бы то ни было.
- Слебум, - сказал он своему телохранителю, - возможно, что сегодня некоторые лица станут ломиться. Я никого не хочу видеть!
Телохранитель кивнул.
На все окна и двери особняка Менкса опустились внутренние шторы. С улицы они казались шелковыми, и никто не догадался бы, что у этого шелка - стальная подкладка. В парке появились свирепые бульдоги, способные разорвать человека. Слебум и его помощники неусыпно следили за улицей.
Дом стал крепостью.
В лихорадящем мозгу Чарлея Гастингса вдруг блеснула надежда. Может быть, еще не все потеряно. Миллиардеры могут позволить себе любые чудачества... Надо съездить к Райту Менксу. Возможно, ему даны указания не губить его, старого Чарлея... Неважно, что стоимость "Золотого льда" сейчас равна нулю. Биржевой барометр стоит на "переменно". О, если б иметь оборотные средства! Он в один день поправил бы дела...
Чарлей Гастингс вскочил в первый попавшийся таксомотор и помчался в контору консорциума "Ридон-Дил и К°", где постоянно восседал, как божок, Менкс-младший. Он взлетел на седьмой этаж, забыл закрыть за собой дверцу лифта и побежал в приемную.
Ему сказали, что господин Менкс-младший сегодня не принимает.
- Доложите, что это я, Чарлей Гастингс, - настаивал растрепанный старик с ввалившимися глазами. - Он меня хорошо знает.
Прилизанный служащий, осмелившийся доложить, вернулся и сделал Чарлею выговор:
- Зачем же вы обманываете и подводите людей? Мне за вас попало. Господин Менкс не имеет чести быть с вами знакомым. И он весьма занят. Он не уверен, что в этом месяце сможет найти время для беседы с вами.
- Ах, так?! - воскликнул Чарлей Гастингс, вытаскивая из кармана пистолет. Все бросились кто куда, прилизанный забился под стол. - Не бойтесь, каракатицы. Я умираю сегодня, я, а не вы! Но вы мне позавидуете!
Чарлей Гастингс сел в глубокое кресло, отвалился корпусом в угол, чтобы не упасть после смерти, и пустил пулю себе в висок.
Приход - расход
В Ивертонский центральный аэропорт войска прибыли еще ночью. Начальник аэродрома вынужден был уступить свой кабинет майору весьма молодцеватого вида. Этот майор вел себя так, словно ему предстояло вписать новую страницу в боевую славу своей родины. Он лично указал места танкам и броневикам.
Все было рассчитано так, чтобы прибывающие с бывшими военнопленными самолеты находились на прицеле танковых пушек и пулеметов.
Самолеты показались около полудня. Вот скользнул на бетонную дорожку первый самолет и побежал, теряя скорость. За ним коснулся земли второй, потом третий и четвертый.
Из машин вышли пассажиры. Майор прижал к глазам бинокль.
Никаких встреч, никаких демонстраций... Даже корреспондентов нет, их направили по ложному следу на другой аэродром.
Вдруг рассыпался белый рой листовок. Словно тысячи голубей, замелькали они, опускаясь на дорожку, на аллеи, на площадки. Прибывшие подхватывали их.
У самолетов начался митинг. Майор не заметил, когда на аэродром проникли посторонние. Но он не может приказать танкам открыть огонь. По инструкции он имеет право стрелять только в случае явной агрессии со стороны прибывших или же "если коммунисты попытаются начать беспорядки, использовав неосведомленность и недовольство освобожденных". Однако нет ни беспорядков, ни даже шума. Майор чувствует, что его карьера заканчивается.
Примчались машины с корреспондентами. Эти тоже не простят. Они не любят, когда их обманывают.
Майор идет туда, где мистер Генри Пейдж перед огромной толпой произносит с крыла самолета приветственную речь. Подставляя себя под объективы репортеров, он говорит полным достоинства голосом:
- Дорогие защитники родины, культуры и прогресса! Разрешите мне приветствовать вас от имени только что учрежденного в честь вашего освобождения "Общества помощи последним жертвам фашизма". Вас, несомненно, заботит мысль о том, как сложится ваша жизнь на родине после столь долгого отсутствия. Я уполномочен проводить каждого из вас в его собственный коттедж. Там вы найдете все необходимое для тихой и уютной жизни. Пусть вас не заботит также вопрос о работе. Работу вы получите все, как только "Общество" уточнит сведения о вашей профессии. Можете быть уверены, что патриоты Монии позаботятся о своих героях!
Герои переминались с ноги на ногу и мрачно глядели то на оратора, то на репортеров. Еще до того, как Пейдж начал свою речь, они успели прочесть листовки, разбросанные невидимыми руками. "
Друзья, вырвавшиеся из Подземного города! Будьте бдительны! Не поддавайтесь на провокацию! Ваш приезд хотят использовать те, кто держал вас в подземной каторге. Они хотели уничтожить вас, завезти в дикую Кардию и там замуровать в казематах форта Клайд. К счастью, русские друзья, случайно оказавшиеся в районе Подземного города, предали гласности эту позорную историю, и теперь монийским последователям Гитлера и Геббельса остается лишь притвориться вашими защитниками. Они делают вид, что ничего не знают о Подземном городе. Не верьте им! Разоблачайте преемников гитлеровцев, наших финансовых воротил! Не далее как сегодня они устроили грандиозную спекуляцию: они ограбили мелких держателей акции на сотни миллионов долларов! Приманкой служили ваша кровь, ваш пот - акции Подземного города "Золотой лед"! Приходите в девятнадцать часов на митинг в клуб портовых грузчиков. Там вы узнаете всю правду. Да здравствует братство тружеников! Да здравствует дружба нашего народа с народами СССР!"
Господин Пейдж слез с крыла самолета:
- А теперь прошу...
Запели клаксоны. Два десятка лимузинов врезалось в толпу. Кто-то подтолкнул к ним прибывших. Многие из них старались припомнить старые адреса. По мере того, как перед ними развертывались знакомые панорамы улиц, память стала проясняться. Машины вместо того, чтобы следовать на улицы новых коттеджей, повернули в разные стороны, углубляясь в дебри столицы.
Джим Пратт сначала погнал свою машину к берегу Зубзона, потом повернул на Аллею капитанов. Но черный лимузин, за которым он гнался, развил огромную скорость, и репортер потерял его из виду.
- Черт с ним! - решил Джим. - Сочиню трогательную встречу и без натуры. И поехал домой.
Джим был несколько разочарован: от этих освобожденных он ждал большего. Простая зарисовка встречи его не устраивала. Сенсации - вот что требуется его газете. И он умел в любом, даже незначительном факте находить то, что действует на воображение. Иногда недоговоренность, иногда намек, шутка... Но читатели думают, их фантазия работает - и это связывается с его именем. Так ему удается сохранять популярность и гонорары.
