— Ки-ир! — завопил я и побежал к нему.
Он тоже увидел меня и, улыбаясь, махал мне стволом автомата.
— Ты вернулся! — крикнул я, и мы с разбегу обнялись.
— Русские на войне своих не бросают! — смеялся он. — Что это за балахон ты нацепил на себя, воин?
— Это Пашина броня, — радостно объяснил я, хлопая его по спине. — Где ты пропадал, оруженосец?..
— Да там… — сказал Кир, и вдруг я почувствовал, что он обмяк у меня на руках.
— Кир!
У него запрокинулась голова, и я увидел его неподвижный взгляд.
— Кир!! Ты что?! Мы же победили! Кир!! — беспомощно выкрикивал я. В глазах у меня было горячо. Он оседал на землю, и я вместе с ним. Моя ладонь, которой я хлопал его по спине, была в теплой крови.
Бой продолжался. Но я уже не слышал его.
Когда голова Кира коснулась травы, он через силу улыбнулся.
— Видишь, я привел еще волков, — тяжело дыша, сказал он» — Настоящие бандиты. Только с тараканами в башке… Я с ними раньше в погромах…
— Кир, не умирай, пожалуйста! — отчаянно просил я.
— … Просто им нужно шурупы подвернуть… Я же тоже был… засранцем… — задыхался он. В уголке губ выступила кровь и струйкой потекла вниз.
— Ты не… Ты герой, Кир!
— Нет… просто я ухожу… Просто я тебя опередил… — Он поднял руку и нашарил у меня на шее цепочку. — Отдай мне его, — попросил. — Я крещеный… мамка говорила.
Дрожащими руками я снял с себя крест и надел на него.
— Дай руку, — выдохнул он. Струйка крови стала толще, запузырилась. — Мы их уделаем… лебенсраумов… все равно… мы же контра…
Кто-то подошел и молча сел рядом на корточки. Выстрелы вокруг удалялись и затихали.
— А, Леха. — Кир снова попытался улыбнуться. — Я найду ее… там. Скажу… Нет, не буду. Она все знает… Ты только не забывай ее. Не бросай ее… Ладно?..
— Обещаю, — сказал Леха.
— Костя… позови Па…
.. Леха положил руку мне на плечо. Я увидел перед глазами бьющуюся в слезах Сашку.
— Леш, — позвал я, задрав голову к небу. — Что?
— Я домой хочу.
Что-то во мне надломилось» какая-то маленькая деталька.
Он молчал. Потом произнес:
— Только где он, наш дом?
— Я знаю где. А ты?
— Догадываюсь.
Я посмотрел на него. Он был не здесь — где-то далеко.
— Как думаешь, возьмут меня в монахи? — спросил он.
— Возьмут, — сказал я. — Только это трудно, монахом быть.
— Ничего, справлюсь. На войне как на войне. Я закрыл глаза Киру.
«Они же мирные!» — зазвучал у меня в голове его голос и затем мой смех: «Монахи мирные? В жизни не слышал такой глупости!»
— А помнишь, ты думал, что все это игра?
— Да, — сказал Леха. — Но взрослеют не только дети.
Солнце за лесом погасло.
Парни в черных повязках ушли сразу после боя. Командир успел только сказать их главному спасибо. Может быть, они не хотели, чтобы им подворачивали шурупы. У них была своя война, другая.
Паша, увидев мертвого Кира, сел на землю и просидел на месте все время, пока отряд оставался на разгромленной базе. Говорил: отнялись ноги и лучше нам его пристрелить, чтоб не было обузы. Горец на всякий случай вколол ему чего-то, из остатков. На троих наших раненых он извел весь свой аптечный запас. Легче всех отделался Фашист — его контузило и пулей вырвало мякоть из руки. У младшего Двоеслава в ноге засел осколок гранаты. Йовану, тоже осколком, разворотило щеку.
Отряд наполовину превратился в инвалидную команду, но все-таки мы уходили с базы непобежденными. На стене кают-компании, где была батальная роспись, после взрыва уцелела физиономия Монаха и его рука с мечом наголо.
Кира нес на руках Паша. Ярослава положили на самодельные носилки. В нем сидело не меньше трех десятков пуль.
В следующий раз отряду понадобится новая база. Если будет этот другой раз.
К утру мы добрались на попутном порожнем большегрузе до монастыря. За несколько километров был слышен праздничный колокольный перезвон.
— Сегодня же Духов день, — вспомнил командир.
— Вчера была Троица, — сказал Богослов.
В небе кружила ровным клином стая голубей, отливая чистым серебром, как эскадрилья маленьких истребителей. Во мне снова поднялось это странно-тревожное ощущение: тени уйдут туда, откуда пришли, и вспыхнет новая заря. Господь вселяется в сердца людей и жжет их огнем любви. Не выстоит перевернутый сатанинский крест, упадет и втопчется в землю. Потом когда-нибудь его поднимут снова. Но это потом… А сейчас — отчего меня мучает эта рождающаяся заря? Точно я сам должен свернуть в рулон покров темной, безвидной ночи… Но я же не умею тучи разводить руками…
В монастырском храме было светло и зелено, как в лесу, от срезанных молодых берез, цветов, травы на полу. Стены, будто раздвинувшись, свободно вмещали огромную толпу монахов, послушников, работников с подворья, всю приютскую мелкоту, окрестных жителей и наш поредевший отряд в придачу. Рядом со мной две бабульки в белых платках шептались, что в этот день сходит на землю огонь Небесный и палит всю нечисть, какая ему попадется.
— Бесы от огня побегут, под землю попрячутся, а он и там их найдет и попалит, — говорила одна, крестясь.
— На прошлый Духов день, в том году, слышала я, как по лесу шла, вопль бесовский, — кивала другая. — Из-под земли точно, вой поганый, не то визг, будто свинячий. Я поначалу шарахнулась, больно страшно выло там. Потом уж перекрестила то место, оно и стихло все.
— Бабушка, — не выдержал я, — это у вас в животе бурчало. А бесов вы можете услышать только на том свете.
— Типун тебе на язык, — сердито обернулись они ко мне, — молоко не обсохло, уж бесами грозится. И нечего тут насмешничать, молись лучше, хулиган.
После службы я увидел Сашку. Она выходила из церкви вместе с другими приютскими. Я подошел к ней.
— Привет.
— Привет. — Она остановилась, распахнула шире глаза. Толпа обтекала нас с двух сторон.
Здесь ее немножко откормили, она стала плавная, костлявых углов в ней теперь было меньше. Светлые волосы под косынкой пушились.
— Здорово выглядишь, — пробормотал я, не зная, с чего начинать.
— Спасибо. Ты с отрядом? Я кивнул.
— А где Кирилл? — заволновалась она, стала оглядываться.
Я опустил голову. И услышал ее пугливый вскрик.
— Он… там. — Я показал на часовню.
Она медленно пошла туда, стягивая платок с головы.
На следующий день при отпевании она стояла заплаканная, со свечкой, и сама была как тонкая свечка, только пламя внутри. И еще одна, совсем незнакомая, ненамного старше меня, тихо лила слезы.
— Кто это? — наклонился ко мне Февраль.
— Никогда не видел, — ответил я.
Когда отпевание закончилось, она приблизилась к Киру и почти упала на гроб.
— Кира, — звала она. — Кирюша.
