камень, глыбу песчаника, которую шотландские короли подкладывали под свой трон. А еще поставить дорожные указатели на гэльском и со временем ввести что-то вроде гомруля.
– Да. Мы использовали фламандцев и бретонцев. Предложили им крохи в обмен на войну с красными. А хорватов напустили на сербов, они оказались очень ценным приобретением. Полезная тактика. Что до Скунского камня, то не стоит недооценивать значение древних символов для нации. У рейхсфюрера Гиммлера есть целая организация под названием «Аненербе», выясняющая происхождение арийской расы. – В голосе Гюнтера прорезался энтузиазм, эта тема интересовала его. – Недавно мы обнаружили очевидные изображения свастики в польских пещерах, а значит, арийцы жили там раньше всех. Это часть нашего древнего наследия.
– Правда? – Сайм не был впечатлен. – Драться с красными на севере – вот чего я хочу, вот что буду делать с восторгом. Ирландцы обещали нам помощь – ну, знаете, люди Де Валеры. Заслать шпионов к тамошним ирландцам, среди которых полно красных. Но взамен они хотели получить Северную Ирландию, поэтому мы отказались. Ольстерские юнионисты нам такого бы не простили.
– Да, – согласился Гюнтер. – Де Валера предлагал свои услуги Германии на тех же условиях. Но мы не хотели вмешиваться в национальный конфликт вроде ирландского.
«Буду делать с восторгом», – с неудовольствием повторил он про себя слова Сайма. В нацистской партии Германии тоже хватало людей, примерно так же говоривших о вещах, которыми им хотелось бы заняться. Такие люди всегда вызывали у него беспокойство – им не хватало дисциплины и сосредоточенности. Впрочем, Сайм выглядел вполне целеустремленным.
– Чем вы сейчас занимаетесь в Германии, раз никаких баламутов не осталось?
– О, такие всегда найдутся. Я занят, Уильям, розыском евреев и людей, которые их укрывают. Их осталось очень мало. Сколько-то есть в Польше.
– Выходит, есть еще возможность для действий?
– Действие – это не то, к чему я стремлюсь, – важно заявил Гюнтер. – Мы стараемся сделать Европу безопасной для следующих поколений, Уильям, избавить ее от еврейско-большевистской раковой опухоли. Нам следует проявлять серьезность, предельную серьезность.
Сайм не ответил, и Гюнтер сообразил, что его слова прозвучали очень высокопарно. С минуту висела тишина, потом немец спросил:
– У вас в Лондоне есть семья?
– Ничего, что стоило бы принимать в расчет. Я был помолвлен пару лет назад, но девушка отказалась. Сказала, что у меня есть время только на работу и чернорубашечников, а на нее не остается.
Гюнтер грустно улыбнулся:
– От меня ушла жена по той же причине. Увезла моего сына в Крым.
– Мне жаль. – Сайм с сочувствием посмотрел на него. – Это жестоко.
– Женщинам не понять, какой груз ответственности приходится нести мужчинам в наши дни.
– Тут вы правы. Героическое поколение, да?
– Поколение, которое обязано принести в жертву все.
Гюнтер смотрел в окно. Пошел мокрый, льдистый снег.
Доктор Уилсон сидел за столом, сплетя пальцы, и неодобрительно смотрел на двух полицейских. Когда они подъезжали по мокрому снегу к психиатрической лечебнице, Гюнтера впечатлили аккуратные садики и величественный фасад, но, оказавшись внутри, он пришел в ужас: переполненные отделения, ничего не выражавшие или безумные лица. И порадовался, что в Германии такого больше нет.
Их проводили в кабинет доктора Уилсона. Сайм представил себя как инспектора особой службы, а Гюнтера как своего сержанта. Пухлый маленький мозгоправ небрежно указал им на кресла, а сам уселся за стол с важным, но одновременно обеспокоенным видом.
– Мне кажется невероятным, чтобы доктор Манкастер мог быть вовлечен в политическую деятельность, – сказал он.
– К ней зачастую бывают причастны именно те, сэр, на кого меньше всего подумаешь, – ответил Сайм с кривой усмешкой.
– Вы не понимаете. – Уилсон еще сильнее насупил брови. – Он всего боится, ищет спасения в тишине и рутине. И я не хочу, чтобы эту рутину нарушили.
Уилсон сосредоточил внимание на Сайме, а на Гюнтера почти не глядел, явно считая его заурядным пожилым служакой, на что и рассчитывал немец.
– Я попросил бы вас обращаться с доктором Манкастером осторожно, – продолжил Уилсон. – Если вы спровоцируете новую вспышку, я снимаю с себя ответственность. В прошлый раз, как известно, серьезно пострадал один человек.
– Я буду обращаться с ним ласково, обещаю, – стал увещевать его Сайм. – Мне лишь хочется составить впечатление о нем. Скажу ему, что недавно назначен в округ, принял его дело и поэтому намерен поговорить с ним. Вполне вероятно, что вы правы: пациент не вовлечен в политику и нет нужды прямо спрашивать его об этом. Нам просто хочется распутать все узелки.
Уилсон покачал головой:
– Весьма необычно, когда такого человека, как доктор Манкастер, обладателя ученой степени, помещают в общее отделение. Мы бы переселили его в «частную виллу», если бы имелся доступ к его деньгам. Я отвечаю за него и хочу присутствовать при допросе.
Сайм дернул подбородком:
– Это невозможно, сэр. Обещаю, я постараюсь его не тревожить. Всего лишь несколько вопросов. А если вы недовольны, – добавил он, – то всегда можете позвонить в Лондон.
Уилсон поджал губы, но не ответил. Сайм показал себя молодцом, отметил Гюнтер. Подобно большинству людей, Уилсон боялся проблем с Министерством внутренних дел.
Послышался стук в дверь, вошел средних лет санитар. Он держал за руку щуплого мужчину с почти наголо остриженной головой, в мешковатой больничной пижаме. Если не считать оттопыренных ушей, лицо Манкастера, с большими глазами и крупным ртом, выглядело симпатичным, но оно было перекошено от страха, пока пациент глядел на Уилсона, Гюнтера и Сайма. Сайм встал и ободрительно улыбнулся.
– Фрэнк, – вкрадчиво произнес доктор Уилсон, – эти люди из полиции. Вот инспектор Сайм, которому передали дело вашего брата.
Манкастер отпрянул. Санитар крепче сжал его руку:
– Полегче, Манкастер, полегче.
Он проводил его к креслу и усадил.
– Мы оставим вас на несколько минут с этими полицейскими, Фрэнк, – продолжил Уилсон. – Все в порядке, они просто хотят задать несколько вопросов. – Врач посмотрел на санитара. – Подождите за дверью, Эдвардс.
Бросив последний строгий взгляд на Сайма, Уилсон вышел из кабинета. Санитар последовал за ним.
Манкастер сидел в кресле, вцепившись в деревянные подлокотники, грудь его быстро поднималась и опадала. Такое впечатление, подумалось Гюнтеру, будто он уже оказался в штаб-квартире гестапо. Он заметил, что правая рука у Манкастера покалечена. Гюнтер улыбнулся ему, тот улыбнулся в ответ, скорчив жуткую гримасу. Сайм достал из кармана блокнот, полистал его, затем произнес дружелюбным, обезоруживающим тоном:
– Как уже сказал доктор, меня только что перевели из Лондона, и я принял дело о падении из окна вашего брата. Как я понял, он не захотел выдвигать обвинение. Но понимаете, дело до сих пор не закрыто. Мне хотелось бы
