Перед тем как сделать шаг вперед, я повернулся и увидел Блада. Мы смотрели друг на друга, а столб продолжал гудеть.
— Пока, Вик.
— Береги себя, Блад.
— Возвращайся скорее.
— Постараюсь.
— Ну, давай.
После этого я повернулся и шагнул внутрь. Секция за мной стала на место.
Надо было быть умнее. Следовало знать, следовало хотя бы заподозрить. Конечно, время от времени телки из подниза выбираются поглазеть, что творится на поверхности, что случилось с городами (еще как случилось). Потому я и поверил, когда она, свернувшись калачиком, рассказывала, как хотела посмотреть в кино на девушку с мужчиной — мод, в Топеке все фильмы скучные, жалостливые и тупые, девчонки в школе только и говорят яро порнуху, а у одной даже была книжка-комикс на восьми страницах… Да, я ей поверил. В этом была логика. А следовало ведь заподозрить, когда она оставила эту металлическую пластинку? Это было так очевидно.
Блад пытался мне втолковать… Придурок? Мягко сказано.
Как только стальной круг встал на место, гудение усилилось и со стен заструился холодный свет. Со стены. Я находился в круглом помещении с одной стеной, у которой было две поверхности — внешняя и внутренняя. Стена излучала свет и гудение, а затем пол, на котором я стоял, разошелся в стороны точно так же, как секция на входе. Я остался стоять, как мышь в картонке, только пола подо мной уже не было; если не смотреть вниз, можно было и стерпеть.
Я осторожно огляделся. Пол сомкнулся над моей головой, а я летел вниз по трубе, почти не набирая скорости. По крайней мере, теперь буду знать, что такое шахта падения.
Время от времени мимо мелькали непонятные указатели, вроде "10 УРОВ. о, или "АНТИПОЛ 55", или «БРИДЕРСОН», или «НАСОСНАЯ-6»… я с трудом разбирал надписи. Падение не прекращалось.
Наконец я долетел до самого низа, где было написано "ГРАНИЦЫ ГОРОДА ТОПЕКА. НАС. 22860".
Я приземлился без труда, слегка подогнув колени, чтобы смягчить удар, но и это оказалось излишним.
Я снова воспользовался металлической пластиной, и диафрагма, на этот раз гораздо большего размера, раскрылась. Впервые в жизни я увидел подниз.
Он простирался передо мной миль на двадцать, а в конце его ограничивал мутный светящийся горизонт цвета консервной жести. Горизонт загибался вверх, вверх, вверх и тянулся до того места, где стоял и пялился на него я, после чего шел вниз, вниз, вниз и замыкал собою огромную трубу высотой в одну восьмую мили. На самом дне этой трубы кто-то выстроил город, как две капли воды похожий на фотографии из промокших книжек, которые иногда попадаются в разрушенных библиотеках наверху. Я видел такую фотографию, один к одному. Аккуратные домишки, изогнутые улочки, подстриженные лужайки, деловой центр — короче, все, что должно быть в Топеке.
Кроме солнца, кроме птиц, кроме облаков, кроме дождя, кроме снега, кроме холода, кроме ветра, кроме муравьев, кроме грязи, кроме гор, кроме океана, кроме бескрайних полей пшеницы, кроме звезд, кроме луны, кроме лесов, кроме диких животных, кроме…
Кроме свободы.
Они были законсервированы здесь, как сардины в банке. Законсервированы.
У меня перехватило горло. Мне захотелось наружу. Наружу!.. Я задрожал, руки похолодели, на лбу выступил пот. Каким безумием было спускаться сюда. Надо немедленно выбраться наружу. Наружу!
Я повернулся к трубе шахты, и в это мгновение меня схватили.
Ну Куилла Джун, ну сука!.. Как же я не догадался!
Штуковина которая меня схватила, оказалась квадратной, словно ящик, и зеленой, вместо рук у нее были щупальца с варежками на конце, и она каталась по рельсам.
Ящик оторвал меня от земли, сдавливая ненавистными варежками, и я ничего не мог сделать, разве что пнул его пару раз в огромный глаз впереди — не нанеся, впрочем, никакого вреда, он даже не отреагировал. Высотой машина была фута четыре, я почти касался земли кроссовками. Ящик покатил по рельсам в сторону Топеки, волоча меня за собой.
Повсюду были люди: сидели в креслах-качалках у дверей, косили газоны, слонялись по заправочной станции, кидали деньги в автоматы, размечали белой полосой дорогу, продавали газеты на углах, слушали небольшой оркестр в парке на площадке в виде раковины, играли в классики и прятки, начищали до блеска пожарный насос, сидели на скамейках, читали, мыли окна, подстригали кусты, приподнимали шляпы при виде дам, везли в проволочных тележках молочные бутылки, расчесывали лошадей, швыряли палку собакам, плескались в общем бассейне, выписывали мелом цену на овощи возле лотка, гуляли с девушками, взявшись за ручки — и все смотрели на везущую меня металлическую сволочь.
А в ушах у меня звучал голос Блада, когда он говорил за минуту до того, как меня понесло в шахту:
— Там все продумано и отработано. Они знают всех своих и ненавидят одиночек. И без тебя достаточно бандитов пытались проникнуть в подниз, чтобы насиловать и красть. У них хорошая защита. Тебя просто убьют.
Спасибо, псина!
Прощай.
Зеленый ящик въехал в деловую часть города и свернул к зданию. Я едва успел разобрать надпись: "Бюро контроля услуг", а потом ящик вкатился в открытую дверь, за которой меня ожидали с полдюжины мужчин, два старика, причем один совсем старый, и несколько женщин. Зеленый ящик остановился.
Ко мне подошел здоровенный тип, забрал из руки металлическую карточку и передал ее старейшему из присутствующих — иссушенному коту а мешковатых штанах и зеленом козырьке от солнца. Рукава его клетчатой рубашки держались на подвязках.
— Куилла Джун, Лью, — доложил тип старику.
Лью бросил карточку в левый верхний ящик стола и сказал:
— Не мешает его обезоружить, Аарон.
Тип, забравший карточку, поснимал с меня все оружие.
— Теперь освободите его, — распорядился старый дурень.
Аарон зашел за ящик, что-то щелкнуло и щупальца в перчатках втянулись в ящик. Я шлепнулся на пол. Руки онемели, и я принялся растирать одну, потом вторую.
— Ну что, мальчик… — начал было Лью.
— Не перди, жопа!
Женщины покраснели. Лица мужчин напряглись.
— Я же говорил, что ничего не выйдет, — сказал, обращаясь к Лью, другой старик.
— Да, дела плохи, — пробубнил кто-то из молодых.
Лью наклонился в своем кресле с прямой спинкой и вытянул в мою сторону скрюченный палец:
— Тебе лучше быть повежливее, мальчик.
— А тебе лучше было не рожать выблядков!
— Все без толку, Лью, — произнес кто-то.
— Беспризорник, — фыркнула одна из женщин с носом большим и изогнутым, будто клюв.
Лью таращился на меня маленькими злобными глазками. Я знал, что во рту этой мрази — безобразной черной щели — нет ни одного зуба, который бы не сгнил и не вонял. Ну и рожа. Он походил на птицу, которая собиралась клевать мои кости.
