Мы также благодаря своей изобретательности сделали огромные шары из изящного, но очень прочного материала, состоявшего из больших кристаллов, которые сцепили друг с другом, чтобы получить надежные сумки-мешки, которые, однако, почти ничего не весили. Сумки закрепляли на животе и бедрах, а когда человеку надо было взлететь, микронасос выкачивал воздух, и шары поднимали бойца в воздух.
Рюкзаки тоже обладали подобной способностью. В них располагался двигатель, работавший на переменном давлении. Но на рюкзаки нельзя было полностью положиться — надежность их работы зависела от веса человека и его снаряжения: при массе даже всего в пятьдесят килограммов полет становился неустойчивым. Мы прыгали как кузнечики — так быстро, что уши ныли от боли, — обычно по простой эллиптической траектории с радиусом в две тысячи метров, а потом приземлялись в километре от места старта. Чип в двигателе контролировал полет, так что мы никогда не приземлялись на живот или вниз головой. Но подобный способ передвижения был не из приятных. Меня тошнило несколько раз в таких полетах, одежда могла загореться. Однако рюкзак не раз спасал мне жизнь.
У нас не появилось иерархической системы, но у войны своя динамика. Казалось, я всегда обладал талантом военачальника, поэтому большинство соглашалось с моими предложениями. Некоторые противились, но всех нас сближало наличие общего врага.
Короче, я собрал армию из шестидесяти человек. Еще сотня захотела остаться в самолетах, летать на них и сражаться с сенарцами в воздухе. Остальные, и раненые в том числе, отправились на север — к шахтам и безопасности. Ясно было, что, как только мы атакуем сенарскую базу в Алсе, пещеру придется срочно покинуть, потому что враги вернутся со значительным воинским контингентом и постараются сделать нас всех покойниками. В данной ситуации лучше было бы рассредоточиться, как я и предлагал, но пилоты не согласились с таким планом, оплевали меня и стали готовиться отобрать у Сенара контроль над воздушным пространством.
Потом мы подготовили запасы провизии и распрощались. Многие поехали на север, я и еще три машины вместе со мной взяли курс на юг. Мои автомобили были настолько загружены продовольствием, что большинство солдат не поместились внутрь и шли рядом.
Мы двинулись за час до вечернего Шепота. Я приказал спрятать все оружие под одеждой, в противном случае придется избавиться от него. Задачу облегчала компактность иглоружья и его маленький вес. Любой спутник, заметив нас, идентифицирует группу людей как беженцев: ненужная предосторожность, потому что — как позже мы узнали — спутники вышли из строя. Из-за шаров мы выглядели толстыми и неповоротливыми, похожими на старичков на вечерней прогулке.
Мы привели машины на восток и остановили их у подножия дюны, накинув поверх соляную материю. Потом в сумерках двинулись к берегу моря. Все действия рассчитали по минутам. Атака должна произойти точно во время Шепота, когда никто ее не ожидает.
Получалось, что шестьдесят человек таились на подветренной стороне холма в пурпурном свете целых десять минут, ожидая начала ветра. Я улегся ближе всех к вершине и высунул подзорную трубу так далеко, что кончик ее блестел на другой стороне холма, но вершина дюны всегда сверкает белым, серебряным, красным и пурпурным на закате, поэтому никакой часовой не заметил бы меня. А впереди был лагерь. Два закрепленных на земле самолета, часовые, спрятавшиеся от ветра. Я также увидел три контейнера, которые, вероятно, содержали продовольствие, и портативную опреснительную установку.
В поле зрения находились трое часовых, но было ясно, что с началом порывов ветра они спрячутся подальше. Остальные солдаты уже находились в помещении, готовясь к вечерней молитве. Еще один самолет — мы знали, что их три, — пока что парил где-то в воздухе, но он скорее всего в ближайший момент приземлится или же поднимется выше ветра, иначе его просто расшибет о землю.
В любом случае наше время почти пришло.
Так что я сложил трубу и подал сигнал, покачав большим пальцем вправо-влево. Мы атакуем, когда я встану, и заканчиваем атаку, активизируя рюкзаки, когда я подаю сигнал желтой ракетой. Потом перегруппировываем силы и занимаем оборонительную позицию, хотя, честно говоря, я надеялся, что мы нанесем достаточный урон противнику, чтобы не опасаться контратаки.
Почти пора. За нашими спинами начал завывать ветер. Я натянул маску, так же поступили и все остальные. Маска закрывала всю кожу и волосы на голове, но даже с такой защитой я чувствовал уколы выстреливавших соляных кристаллов как маленькие укусы.
Итак, что же я ощущал в те последние моменты перед атакой? Конечно, присутствовала нервозность. Было и внезапное ударившее в голову осознание того, что я могу умереть, что через несколько минут я уже превращусь в труп. Но все это не сопровождалось дрожью скорой встречи с Богом. Это скорее напоминало смерть без понимания смерти.
Я ощущал себя до боли живым. Чувствовал каждый палец на руке, каждый волосок на голове. Чувствовал давление сердца на мембрану в груди, когда оно втягивалось и раздувалось. Когда ветер за нашими спинами начал набирать силу, крупинки соли бились по спинам и головам, по почкам сквозь одежду, то же самое чувство родилось и в животе. Как будто ускоренная в сотни раз беременность. Во мне рождалось ликование.
Внезапно стало очень темно, мой слух поглотил вой ветра. Вселенная покачнулась, и я встал. Я едва заметил, как цепочка людей поднимается справа и слева от меня, едва уловил, как они последовали за мной, когда мы покинули защищавшую нас дюну.
Бегом.
Вначале вниз по склону, и звук становится глуше, стихает сверкающая бомбардировка Шепота, но только стихает, не исчезает совсем — снижение тона в музыкальной композиции. Каблуки ввинчиваются в рассыпчатый грунт; вперед, наполовину скользя, наполовину прыгая с нелепым, комично преувеличенным размахом, слишком высоко поднимая и слишком далеко выставляя ноги.
Потом новый прыжок — на более твердую, утрамбованную соль арадийского побережья. Внезапно мы на самом деле побежали, ветер засвистел между ростками соляной травы, земля под ногами скрипела, как пустая кожа выглаженной ветром соли. Шепот теперь стал непереносимым, поток мелких частиц усилился до неприличия. Ветер швырял в нас соль, пытаясь повалить на землю (некоторые действительно упали, но я этого тогда не заметил). Уколы маленьких кристалликов начали причинять нестерпимую боль, как если бы в каждый член моего тела натыкали тысячи иголок. Но в тот момент никто не осознавал этой боли: только что-то наподобие легкого недомогания. Я, должно быть, кричал на бегу. Не помню, как это было на самом деле. Какая разница, впрочем. Ни один человеческий голос не может перекрыть звук, который издает Шепот.
