— Пока ее сделают.
Через неделю из сороковой палаты выписали молодайку на костылях. На ее место положили загипсованную женщину с ногой, нацеленной в зенит.
Лариса смотрела на Камилла с веселым ожиданием.
— Здравствуй, — сказал он и принялся выгружать банки со свежей клубникой и черешней.
— Не так, не так! — закапризничала Лариса и вытянула губы. Камилл поцеловал ее около уха, ощутив как нежная щека налилась жаром. Теплые и мягкие женские губы раскрылись.
О-о-ох! — выдохнула женщина. — Еще… Как я люблю целоваться!
Камилл гладил бледную руку, угловатые плечи, тоже бледные и прохладные.
— Видишь, уже шевелится? — сказала Лариса и действительно шевельнула гипсовыми пальцами.
— Ого! А ну-ка мизинцем.
— Все, все хорошо. Врач сказал, что через неделю вытащит спицу, а там и выписка.
— Хорошо…
— Еще бы не хорошо! Знаешь, как надоело лежать? Так хочется к тебе сил нет терпеть.
— Бесстыдница ты.
И они опять целовались.
— Как дела в институте?
Она уже вторую неделю интересовалась жизнью отдела. Камилл отвечал уклончиво, но сегодня решил сказать все.
— Знаешь, в отдел тебе возвращаться не надо.
— Почему?
— Почему, почему — по кочану! — Иных слов у него не нашлось. Интересной работы везде много.
— Нет, ты все-таки скажи.
— В общем было собрание…
— А-а-а, понимаю! Ты сидел в уголочке и молчал. Комсомольско-молодежная Таня Боровик выступила с «пламенной» речью. Замдиректора Михайлов, конечно, орал и пучил от натуги глаза. — Все это было настолько достоверно, что Камилл невольно улыбнулся. Лариса едко продолжала:- Андреев лил крокодиловы слезы и становился на колени. В результате его простили, а меня…
— Андреев уволился. «И в кубе» берет тебя на участок.
Начальника алмазного участка Инну Ивановну Игнатьеву звали в институте «И в кубе» или просто «Кубышкой».
— Здрасти! Что я там буду делать?
— Будешь по-прежнему выращивать алмазы.
— Торчать у «Тора», да? Я исследователь, а не технологическая дама! Я хочу заниматься углем!
Усманов смотрел в открытое окно. Небо было высоким, безоблачным и голубым. С него словно стекал зной и собирался над землей в виде непрекращающегося птичьего щебета, яркого огня цветов и зыбкого марева над асфальтированной аллеей. Неторопливо пролетела ворона, посматривая по сторонам. Высоко, высоко стригли небо две ласточки. «Что-то их в этом году мало, — подумал Камилл. — Уж не попала ли стая над морем в шторм? Бедные птички!.. Впрочем, за такое жаркое лето они, наверное, успеют вывести и выкормить два потомства. А осенью все небо будет в ласточках».
— Почему ты молчишь? — сердито спросила Лариса;
— Что? — Камилл увидел, что она положила его ладонь себе на грудь.
— Я не хочу на участок. Пожалуйста, поговори с отцом.
В этот воскресный день Марат Магжанович вопреки обыкновению в институт не пошел и весь день провел дома. Камиллу он показался излишне словоохотливым, словно зараз решил высказать сыну все, что не успел в предыдущие годы.
— Что-то тебя несет, — сказал Камилл. — Уж не в академики ли выбирают? А то ты засиделся в член-коррах.
— Почему бы и нет. — Отец вздохнул. — Во Франции академиков называют «бессмертными». Я тоже хочу быть «бессмертным».
— Хочешь, для этого дам идею?
— Любопытно будет послушать…
— Можно выращивать алмазы без углерода-тринадцать.
— Шутишь?
— Вполне серьезно. Но за идею придется заплатить.
— Дорого просишь?
— Я хочу татарских пельменей!
Ирина Петровна подняла от вязания карие глаза:
— Фарша нет.
— Готов за идею поработать, — загорелся Марат Магжанович. Заодно поучим этого псевдотатарина обращаться с мясом.
Татарского языка Камилл, естественно, не знал, хотя по паспорту числился татарином. В университетской библиотеке читал Габдуллу Тукая и Хади Такташа. Потом заинтересовался переводами. Пробовал переводить на русский язык стихи Мусы Джалиля. Подстрочники ему изготавливал сокурспик-астраханец. Из татарского же языка Камилл твердо знал всего несколько слов: юк — нет, яхши — хорошо, барыбер — все равно, киль — иди сюда. С детских лет запомнил шутливую поговорку, которой одно время злоупотреблял отец: «Нам, татарам, все равно — что водка, что граната. Лишь бы с ног валила». И конечно же, Камилл знал татарское название пельменей гыльжа. Русскими буквами это слово не передать. Оно звучит сингармонично, мягко, с ударением на последнем слоге.
Гыльжа — пельмени особые, не похожие на обычные «ушки». Они имеют продолговатую форму (может быть, этимология восходит к слову «гильза»?); по верхней части проходит узорный шов, защипленный пальцами. Остро приправленное мясо благодаря способу лепки сохраняет необыкновенный аромат и сочность. Вообще пельмени — праздничное блюдо. С ними связана веселая суматоха, гости, хлопочущая на кухне мама, добродушные эскапады отца.
Пока Ирина Петровна замешивала тесто, Марат Магжанович и Камилл крутили фарш, обильно сдабривая его луком, чесноком, красным и черным перцем, солью.
— Воды не жалей, — учил отец. — Вода — это сок, шюль, по-татарски. Помешай хорошенько… Да не ложкой, а рукой! Вот так. А потом должен постоять часок, созреть. Это тебе, братец, не металлический водород выращивать.
Руки у Камилла были залеплены фаршем, лицо тоже.
— Кстати, как у тебя дела научные?
— Что это ты вдруг? — Камилл пожал плечами и пошел в ванную.
Но отец не отстал:
— Все-таки расскажи, мне интересно. После Верещагина далеко продвинулся?
Настроение у Камилла было хорошее, почему не развлечь отца? И он загнусавил с интонациями лектора-демагога:
— Нет проблемы более народно-хозяйственной и в то же время более научно-технической, нежели проблема металлического водорода. Во-первых, это термоядерная реакция. Это первое. Во-вторых и в-третьих, передача электроэнергии без потерь и решение проблемы твердого топлива, безвредного для окружающей экологии. Наконец, это сверхпроводники при комнатной температуре. А что такое, товарищи, комнатная температура? Это такая температура…
— Не отклоняйся, — строго сказал отец. — Переходи к Верещагину.
— Вначале Леонид Федорович позволил себе первым в стране получить алмазы. Потом его обогнал Марат Магжанович, то есть, ты и наштамповал бриллиантов в особо крупных размерах и больших количествах. Кстати, себе же на голову. Верещагину ничего не оставалось, как переключиться на металлический водород. Здесь-то он и задал шороху. Во-первых, приготовил из поликристаллического алмаза так называемые наковальни. Это первое. Во-вторых и в-третьих, он охладил их до четырех целых и двух десятых кельвина и осадил на поверхности тонкий слой водорода. Наконец, он поднял давление до трехсот гигапаскалей. Приборы показали, что электросопротивление водорода упало в миллион раз, что свидетельствовало о появлении металлической модификации. К сожалению, при снятии давления водород вернулся в первобытное состояние в полном соответствии с законами термодинамики.
