«Подожди, — остановил его Дэвид. — У нас на руках труп и, вероятно, скоро будет еще два, не считая его. („Ты мою жену раньше времени не хорони!“ — взвился Эдвард.) Ты хочешь разделывать их сам? Пусть это сделает он, тем паче, что у него уже есть опыт.»
«Ты что же предлагаешь, развязать его и дать ему в руки топор?» — удивился Джордж.
«А почему нет? Просто держи его на прицеле. И пусть он знает, что если рыпнется, получит пулю не в голову, а в яйца.»
Джордж согласился, что это резонно. Эдвард закричал (не слишком последовательно по отношению к своей предыдущей реплике), что не позволит этому подонку вновь прикоснуться к телу его жены. Однако двумя голосами против его одного (при воздержавшейся Магде, заявившей, что ее тошнит от них всех) предложение Дэвида было принято. Решено было, что все тела должны быть разрублены одновременно, иначе пришлось бы снова отбирать у Дэниэла топор и вязать его — а никто не был уверен, что даже и под дулом пистолета это безопасно.
Памелла умерла два часа спустя. Но еще сутки Дэниэл, крепко связанный, в комнате с двумя трупами дожидался возможной смерти Тома. Но Том не умер; и хотя это могло произойти и на следующий день, и через неделю, казнь и, главное, кремацию тел нельзя было откладывать до бесконечности.
Дэниэлу развязали руки, оставив ноги спутанными. Трупы в мешках были уложены перед мусоросжигателем; рядом положили топор. Дэниэл должен был сам допрыгать туда. Он не артачился; он и сам хотел исполнить то, что от него требовали. Прежде, чем рубить, он сдернул с трупов двух женщин мешки, а затем стал яростно, сжав зубы в дикой гримасе, молотить топором — так, что кровавые ошметки полетели во все стороны.
«Хватит! — крикнул, наконец, Джордж, боровшийся с комом в горле. — Достаточно! Бросай их в печь!»
Дэниэл обернулся на него и вдруг, бросив топор, резким движением расстегнул штаны и принялся мастурбировать над кусками разрубленных тел. Три выстрела Джорджа прекратили эту мерзкую оргию.
С тех пор огнестрельное оружие (пистолет, некогда принадлежавший Дэниэлу, и карабин Джорджа) хранилось в разных контейнерах и отдельно от патронов. Контейнеры были металлические и запирались на замок, от каждого замка был лишь один ключ, и ключи эти хранились у разных людей.
Томас поправлялся в течение четырех месяцев; в первое время роль сиделки при нем исполняла Магда (Мелисса отказалась сразу и наотрез, заявив, что от подобных вещей ей делается дурно; к тому же ей приходилось заботиться о собственном маленьком ребенке), но потом ей это надоело, и она перестала за ним ухаживать. К счастью для Хорсмэна, он к этому времени оправился уже достаточно, чтобы заботиться о себе самостоятельно.
Прошло полгода со времени бойни в столовой, когда по инициативе Эдварда, перед этим о чем-то говорившего с Томом, было созвано очередное официальное собрание. Собственно, обитатели убежища и так почти все время находились в обществе друг друга и имели возможность обсуждать любые вопросы, не прибегая к формальным процедурам; так что официальный характер мероприятия должен был подчеркнуть важность и нетривиальность темы. Джордж, неизменно председательствовавший в то время на таких совещаниях, знал, о чем пойдет речь, и был мрачен; Дэвид сидел на другом конце стола с видом скучающим и равнодушным, заранее уверенный, что не услышит ничего умного и важного. Мелисса переводила испуганный взгляд с одного мужчины на другого.
«Говори, Эдвард», — сказал Джордж.
«Ну… — начал тот не слишком уверенно, — все вы помните, что произошло полгода назад. У нас погибли две женщины, и… а нам тут еще жить и жить много лет… в общем, я полагаю, что мы больше не можем позволить себе моногамию.»
«Что?» — тихо воскликнула Мелисса.
«У нас осталось две женщины на четверых мужчин, — сказал Эдвард уже грубее, намеренно считая и Дэвида, чтобы соотношение выглядело более внушительным. — И мы не можем согласиться, чтобы каждая женщина была только с одним. Или, тем более, вообще ни с кем», — он с вызовом посмотрел на Мелиссу.
«Мерзавец! — крикнула Мелисса. — Ты такой же маньяк, как твой братец Дэниэл! Только попробуй прикоснуться ко мне, грязный насильник!»
«Лисса, успокойся, — сказал Томас. — Никто никого не собирается насиловать. Мы хотим, чтобы всем в убежище было хорошо. Для этого просто надо отбросить некоторые условности, которые в нашей ситуации лишены смысла.»
«Почему бы вам не отбросить такую лишенную смысла условность, как секс?» — саркастически осведомился Дэвид.
«Подумай, Лисса, ведь мы будем жить здесь еще двадцать лет… тридцать… может быть, всю жизнь, — продолжал увещевания Том, игнорируя последнюю реплику. — Никаких других мужчин в твоей жизни уже не будет, пойми. Так чего ради упрямиться?»
«Мне не нужны никакие мужчины, кроме Рика, который погиб из-за вас!»
«У вас нет никакого права ее принуждать», — заметил Дэвид.
«Боюсь, Дэйв, что это зависит от результатов голосования, — возразил Эдвард с угрозой в голосе. — До сих пор мы все подчинялись решению общего собрания, даже если оно кому-то из нас не нравилось.»
«Я посмотрю, как Джордж проголосует за то, чтобы его жену тоже пустили по кругу!» — истерически хохотнула Мелисса.
«Не думай, что мне это легко, — ответил Джордж, мрачнея еще больше. — Даже когда я застрелил собственного брата, мне не было так погано. Но парни правы. Если мы не решим эту проблему, то рано или поздно все тут перебьем друг друга. И я вынужден…»
«Магда! — взвизгнула Мелисса. — И ты им это позволишь?!»
«Ты с детства спихивала на меня грязную работу, сестренка, — усмехнулась Магда, и хрипотца в ее голосе звучала особенно вульгарно. — Что ж, если ты намерена изображать из себя целку, мне придется поработать за двоих. Посмотрим, кто в итоге окажется в выигрыше.»
«Э нет, так не пойдет! — возмутился Джордж. — Моя жена не проститутка! Или все женщины в убежище имеют равные права и обязанности, или все остается, как есть. В конце концов, у Эда и Тома только два голоса из шести.»
«Предлагаю компромисс, — сказал Томас. — Пусть Мелисса сама выберет себе мужчину. Одного. А Магда… она ведь согласилась… Это будет справедливо — каждая пойдет на шаг дальше, чем до сих пор.» Он говорил это не без умысла, ибо давно заметил, что Мелисса, хотя и сторонится их всех, в особенности избегает Эдварда — должно быть, он слишком напоминал ей Дэниэла. Так что выбор получался очевидным…
«А если я откажусь?» — запальчиво спросила Мелисса.
«Тогда… ради мира и спокойствия в убежище… вопрос будет решен с помощью жребия», — ответил Джордж.