— Но он же на вас работает?..
— Хм… ну, в таком случае, да — у нас очень демократичные порядки.
Мы замолчали. Винкл деловито заплетала венок из ромашек и васильков, причем венков было почему-то три; я со страхом подумал, что мне придется одеть это на свою и без того несчастную, кудрявую голову, и решил передарить венок своему коню. Аластор смотрел то на причудливые облака, складывающиеся в странные узоры, то на Винкл, зелеными волосами которой играл прохладный ветер.
А я размышлял о нашем биполярном мире, на одном полюсе которого все решают деньги, связи и гены, а Контроль становится позором семьи и трагедией человека, а на другом, по-своему более счастливом, люди просто живут — в крайнем случае доплачивая за липовое свидетельство о чистоте крови…
Да, для введения Контроля были причины. Да, при таком количестве мутаций наша раса просто вырождается, превращаясь во что-то страшное. Да, если не контролировать гены, то уже через четыре поколения человечество уступит свою нишу какому-нибудь другому виду, но… неужели за самую малую мутацию расплатой должна стать смерть?..
Такие люди, как Головастик, не должны иметь возможности продолжить род — ведь с каждым поколением генная картина будет становиться все страшнее. Но разве это должно лишать ее права на саму жизнь?.. Она, и другие такие люди, могли бы быть полезны нашему миру — ведь они могут двигать науку, лечить людей, да просто — работать…
За год Контроль убивает до миллиона людей. И примерно половина из них умственно здорова, а десятая часть обладает коэффициентом интеллекта большим, чем у большинства населения Солнечной Системы.
Хотя, быть может, послабление в генном законе приведет к еще большему расслоению, сословным делениям, кастовым группам… меня никогда раньше не интересовала социология…
Но ведь что-то — что-то же нужно делать!..
Увы — люди замечают проблему, лишь когда сами сталкиваются с ней…
И я улыбаюсь своему Головастику, вежливо отказываясь от цветочного венка, непринужденно разговариваю с Аластором, "человеком моего круга", думаю о лошадях… и это отчего-то наполняет мое сердце странным, неестественным чувством стыда…
Первым, кто встретил нас у витых, помпезных ворот, оказался Кристофер — как всегда, в довольно грязных джинсах, связанной на животе узлом рубашке, когда-то (довольно давно) бывшей белой, и этих ужасных простонародных шлепанцах. Он весело помахал мне рукой от трибун, пожал руку Аластору, чуть не ввергнув того в состояние шока, и предложил нам осмотреть стадион самостоятельно — попросив, однако, ходить подальше от шестого бокса, потому что там сейчас ветеринар принимает роды у Звездочки. На этом он вынужденно откланялся — у управляющего здесь наверняка очень много работы.
Слово "лошадь" он произносил со странным благоговением; я не удивился бы, узнав, что он им молится.
С высоты наш конезавод, должно быть, похож на большую ромашку, изображенную чересчур увлеченным художником-импрессионистом. Ее тонкий, кривоватый стебелек — главная аллея, засаженная липами и покрытая брусчаткой в лучших традициях Дома Фииншир; к нему примыкает продолговатый прямоугольный "листок" — посадочная площадка и ангары для лайнов гостей. Песочно-желтая сердцевина ромашки — круг для конкура; его окольцовывает бурая полоса для забегов. Дальше и выше — красно-синие трибуны для гостей, со звездчатой полосатой ложей для членов династий. "Лепестки" — это шесть довольно унылых черных боксов для лошадей, с загадочными "хозяйственными постройками", умостившимися между ними. Три одноэтажных корпуса на задворках — ветеринарный, инструментальный и тренерский — в эту картину вписывались разве что под видом облаков, но нас сейчас это волновало мало.
Входов в основное здание было два: один, с аллеи — на трибуны, и второй — к старту, из второго, обычно пустующего бокса.
Аластор оглядывался с немалым любопытством: наш конезавод — единственный внеземной в Солнечной Системе, гордость рода Фииншир. Его закрыли после внезапного мора среди лошадей; тогда в боксах оставалось едва ли пятнадцать этих гордых тонконогих созданий. Сейчас наши люди восстанавливают породу и поголовье; думается, что уже очень скоро витые ворота гостеприимно распахнутся, а расконсервированные ангары примут многочисленные лайны; правда мне отчего-то кажется, что это произойдет не раньше октября — отец слишком дорожит честью нашего рода.
Тогда жизнь делилась для меня на счастливое "до", наполненное призрачной надеждой, и страшное "после", холодное и пустое.
Дежурный по четвертому боксу, парень примерно моего возраста, охотно препоручил нашим заботам трех скакунов — моего обожаемого Салюта, высокого каурого жеребца, соловую Пастилу, которой Винкл немедленно скормила длинную морковку, и (с большим сомнением) старика Снежка, который, к немалому удивлению Аластора, оказался вороным. Пока Джерром объяснял, не слишком выбирая выражения, как седлать лошадь, как выравнивать стремена, как затягивать подпруги и почему, отпуская лошадь пастись, ее стоит расседлывать, я, посмеиваясь над выражением лица Аластора, устраивал на лошадиной спине чересседельные сумки; везти еще и гитару я отказался наотрез, так что с ней возилась Винкл. Ради такого случая она уложила волосы в компактную шишку; так она сразу сделалась серьезнее и будто бы старше. Впрочем, я не сомневался, что, как только мы отъедем достаточно далеко, она, поминая чересчур заботливого Джеррома, немедленно распустит их снова.
После недолгих раздумий и долгих споров с моей непокорной сестрицей, которая якобы всегда все знает лучше, мы двинулись к далекому Северному Лебяжьему озеру. Надо отметить, что никто и никогда не видел на этом озере ни лебедей, ни даже воробьев, а располагалось оно к юго-востоку от виллы; впрочем, человек, дававший названия географическим объектам в нашем Куполе обладал изрядным чувством юмора: холмик на самом юге территории назывался Большой Северной Грядой, а небольшой городок — Южным Солнцем, что и вовсе с трудом укладывалось в моей голове.
Если бы не Аластор, до сих пор путающийся в поводьях и стременах, мы давно бы уже пустились наперегонки; впрочем, ехать шагом по зелено-рыжему полю, щедро усыпанному великолепными синими колокольчиками и неуставными маками, оказалось не менее притягательно.
Что бы я ни говорил о нашей вилле и роде Фииншир, мне все же нравится это место, Северный Купол близ романтичной Венеры; что поделать, у моего отца все же есть вкус. Если виллу обставлял профессиональный дизайнер интерьеров, подготовивший для семьи полный проект за невозможно неприличную сумму, то сама территория стала воплощенной мечтой Главы Старшего Дома Фииншир.
