Увидев меня, Коровин растерялся и прошел мимо своего дома, делая вид, что меня не замечает. Потом он что-то сказал незнакомому мальчику, и тот сразу же скрылся за углом. Витька долго стоял в задумчивости, потом оглянулся.
— А, это ты? — заметил наконец-то он меня.
— Нет, это не я, — ответил я сердито. — А мой однофамилец.
— У тебя нет и не может быть однофамильца.
— Почему?
— Фамилия редкая.
— Не такая уж редкая. А кто был с тобой?
— Где? Когда? Со мной никого не было. Тебе показалось.
— Ну, знаешь, — сказал я. — Показалось… Я ведь отлично его видел. Ты что-то ему сказал, а он сразу за угол. Не понимаю. Разве я сделал ему что-нибудь плохое? Зачем ему от меня прятаться?
Витька замолчал. Он нередко прибегал к этому недозволенному приему. Замолчит, и все, как в пантомиме.
— Хочешь, чтобы я переменил тему?
— Угу, — кивнул Витька.
— Я этого не сделаю.
— Сделаешь.
— Хочу знать, кто это был?
— Слишком много хочешь знать.
— А кто же он?
— Невидимка.
— Глупости.
— Невидимка, — упрямился Витька. — Я же его не видел.
— Ладно, — сказал я. — Черт с тобой… Сейчас такие события. У вас Агафонычев сидит. Принес газеты с известием о сигналах из другой галактики.
— А какое дело Агафонычеву до этих сигналов?
Меня удивил этот вопрос.
— Сигналы же посланы человечеству, — сказал я, — а Агафонычев один из его представителей.
— А откуда вы с Агафонычевым знаете, что эти сигналы адресованы человечеству? Ведь когда оттуда стали сигналить, на Земле, возможно, не было еще никакого человечества.
— Но они могли предполагать, что человечество появится!
— Ерунда! Эти сигналы адресованы не вам с Агафонычевым и не человечеству.
— А кому?
Витька смерил меня насмешливым взглядом.
— Кому? Конечно, не тебе или мне и даже не тем ученым, которые сейчас спорят.
— А кому же?
— А может, тому, кого ты сейчас видел и кто скрылся за углом.
— Какая чепуха! Чем же он лучше тебя, меня и этих крупных ученых?
— Лучше, хуже… Не в этом дело.
— А в чем?
— В том, что это был необыкновенный парнишка. Таких парнишек никогда не было и не будет.
Витька сказал это, и больше мне не удалось вырвать у него ни одного слова.
На другой день, встретившись со мной в классе, Коровин спросил:
— Ну, как вы там с Агафоиычевым, все еще думаете, что сигналы посланы человечеству?
И спросил он это таким тоном, словно хуже нас с Агафонычевым не было никого во всей солнечной системе.
Теперь несколько слов не об Агафонычеве и но обо мне, а о самой солнечной системе. Насчет солнечной системы вскоре произошел спор между Витькой и преподавателем физики Осипом Соломоновичем. И как выяснилось из спора, Витька оказался большим знатоком Солнца и солнечной системы.
Вовсе не желая подлизаться к Витьке, а от всего сердца я сказал:
— Здорово ты знаешь солнечную систему.
А Витька хмыкнул носом:
— Да, знаю. Наверно, не хуже вас с Агафонычевым.
Мне стало очень обидно не за солнечную систему и не за себя, а за Агафонычева. Слушая Коровина, можно было подумать, что я, солнечная система и Агафонычев составляли одно целое. И поэтому я очень обрадовался, когда румяный пенсионер не стал больше появляться в Витькиной квартире. Правда, он исчез не совсем, а только переехал куда-то к Средней рогатке, в новый пригород, получив там отдельную квартиру с мусоропроводом и ванной. Появился он лишь через месяц.
— Воздух, — сообщил он Витькиной матери. — Два дерева под окном. Ванна. Лифт. И другие удобства.
На Витьку, видно, его слова произвели не очень благоприятное впечатление. Когда Агафонычев ушел, Витька сказал мне;
— У вас с Агафонычевым большое сходство.
— Какое? — спросил я с испугом.
— Оба вы очень удобства любите.
Это было зря сказано. Удобства я вовсе не люблю. И обычно сплю на раскладушке, хотя у нас свободная кровать и диван. Просто Коровин но хотел отделять меня от Агафонычева и воспользовался случаем.
Я стерпел и ничего не ответил. Стерпел я ради того, чтобы узнать о сигналах. Короче говоря, принес в жертву самолюбие ради истины.
И вот когда наступил подходящий момент, я спросил Коровина:
— Так что же предполагают ученые?
— Одни ученые предполагают, — ответил Витька, — что это естественная радиация, а другие, что это сигналы далекой цивилизации.
— А ты сам что думаешь?
— Я не думаю, я точно знаю.
— Откуда ты можешь точно знать?
Я весь дрожал от нетерпения и тревоги, ожидая ответа.
— От одного знакомого, — спокойно ответил Витька.
— А кто этот знакомый?
— Один мальчик.
— Из нашей школы?
— Нет, из 207-й.
— А где эта 207-я?
— Ну, скажем, на Васильевском острове.
— А как его фамилия?
— А тебе зачем?
— Зачем? Ни зачем. А просто для достоверности.
— Ну, хотя бы Громов. Тебе не все равно?
Я сделал вид, что мне все равно, и больше не стал спрашивать, отложил до следующего раза. И зря. Всегда надо ковать железо, пока оно горячо.
В газетах вдруг перестали писать о сигналах из другой галактики. Это иногда бывает. Ведь о плезиозавре, которого будто бы нашли в каком-то озере, тоже писали-писали, а потом вдруг замолчали, словно вовсе не было этого плезиозавра или он исчез вместе с озером.
Об Агафонычеве и о солнечной системе мне Витька больше не напоминал, но и о сигналах тоже говорил редко. И все же о Громове, об этом «невидимке», мне кое-что удалось узнать. Оказывается, Громов тоже интересовался теорией вероятности и даже ходил знакомиться с Витькой в Куйбышевскую больницу.
Жил Громов на Васильевском острове, кажется, в очень обыкновенном доме, рядом с парикмахерской, но дальше все было необыкновенное. Отец Громова был археолог и сделал какое-то крупное научное открытие, но с опубликованием не спешил, чтобы не рассердить других специалистов, которые могли потребовать неоспоримых доказательств. Может быть, доказательств у него было маловато, не знаю. Когда я стал слишком подробно расспрашивать об этом Витьку, он хмыкнул носом:
— У вас с Агафонычевым есть эта привычка: хвататься немытыми руками за чужую тайну.
Я сразу замолчал, огорчившись, что для Витьки я опять перестал быть самим собой, а превратился в придаток Агафонычева.
— Ты хотел рассказать об отце Громова и об его открытии, напомнил я немного спустя.
— Отец Громова, — сказал Витька, — действительно совершил открытие. Его находки говорят, что на Земле задолго до человека и всех млекопитающих жило высокоразумное существо.
