Витька взглянул на меня с таким видом, словно поймал за руку карманного воришку.
— Ишь, чего захотел! Та парикмахерская в одном доме с Громовыми. Подстригайся лучше здесь.
— Нет, мне бы лучше там. Здесь очередища и стригут плохо.
— Хочешь с Громовым познакомиться? Придется потерпеть, пока родственница не уедет.
— А ты меня познакомишь?
— Это будет видно, — сказал Витька. — Большой вопрос, еще захочет ли он с тобой знакомиться.
Вскоре случилось необыкновенное событие, изумившее весь мир. Люди вступили в контакт, но не с разумными существами другой галактики, а с жившими здесь же рядом с нами на Земле. Одному крупному нейрофизиологу почти удалось расшифровать звуковой и ультразвуковой язык дельфинов и почти вступить в сношения с этими загадочными животными.
Ничего не подозревая, я возвратился из школы и вдруг вижу возле газетного киоска необыкновенно длинную очередь. Впереди всех стоит старик с толстыми, похожими на лисий хвост, усами, за ним две домашние хозяйки и Агафонычев, а за Агафонычевым весь проспект. Агафонычеву я не удивился. У него здесь были старые и налаженные отношения с газетчицами, а там, возле Средней рогатки, он еще не акклиматизировался и очень страдал без дефицитных изданий.
Я поздоровался с Агафонычевым и спросил:
— Тиражную таблицу опубликовали?
— Нет, — ответил не без важности пенсионер, — передавали утром, дельфин по-человечьи заговорил. Ждем подробностей.
Меня охватило сильное волнение. Волнение и обида на преподавателя биологии. Он, наверное, понятия не имел о дельфинах и, отстав от науки, считал самыми умными животными слона и обезьяну.
Я решил место в очереди не занимать, рассчитывая, что Агафонычев даст прочесть заметку. В ожидании газет рыжеусый старик и Агафонычев затеяли научный спор. Меня больше всего поразило, что оба спорящих старались не употреблять слова «дельфин», а почтительно и вполголоса называли этих животных в третьем лице — «они».
— Они, — сказал рыжеусый, — проводят все время в воде, в жидкой стихии, с твердыми предметами имеют дело редко. Значит, у них понятие о твердом другое. Сомневаюсь, есть ли в их грамматике имена существительные.
— На одних глаголах, — возразил Агафонычев, — не проживешь даже в воде.
Мне возражение Агафонычева показалось не очень убедительным, но я промолчал, боясь обидеть Агафонычева и взять сторону рыжеусого, который и без этого побеждал в споре, будучи более осведомленным в науках.
Рыжеусый высказал несколько глубоких мыслей, по-прежнему избегая произносить слово «дельфин».
— Через его посредство, — сказал старик, — с нами заговорила, возможно, сама природа.
— Позвольте, — перебил его молодой интеллигент, чем-то немножко похожий на Лермонтова и даже на Гоголя. — А мы с вами кто такие? Разве мы не природа?
— Нет, не природа! — сказал старик строго.
Привезли газеты. Все очень заволновались, боясь, что для них не хватит, и даже те, кто стоял впереди. Агафонычев протянул рубль, получил сдачу, пересчитал ее. А я ждал, от нетерпения поглядывая в киоск — много ли там газет.
Потом Агафонычев положил кошелек в карман, пожал руку рыжеусому и развернул газету. И в тот миг я узнал о межвидовых контактах и о двух представителях дельфинов по имени Джек и Марта. Это были супруга, жившие в океанариуме под наблюдением исследователя, американского физиолога Даунса.
Заметка разочаровала нас. В ней было сказано, что исследования продолжаются и код с большим трудом поддается расшифровке. Опечалены были не мы одни. Молодой интеллигент сказал:
— Боюсь, чтобы не получилось то же, что с плезиозавром, якобы найденным в одном из шотландских озер.
— А что с ним?
— Немножко поспешили.
И все же я был очень взволнован сообщением. Контакты начались, а это главное. Скоро супруги Джек и Марта с помощью нейрофизиолога Даунса и сложной аппаратуры передадут человечеству привет.
Побежал я, разумеется, не домой, а к Витьке Коровину сообщить ему о межвидовых контактах. Рассказал я ему И о споре между стариком и молодым интеллигентом.
Коровин внимательно выслушал и сказал:
— Я об этих межвидовых связях знаю немножко побольше твоего старика и молодого интеллигента.
— Откуда?
— Откуда? — Витька хмыкнул носом. — От Громова.
— А откуда Громов знает? Не может же он знать все!
— Попал пальцем в небо. Громов как раз и есть тот человек, который все знает. У него налажен контакт, знаешь, с кем?
— С другими видами?
— Обыватель! — выругался Витька. — Нужны ему межвидовые связи, когда он пользуется межпланетными. Он использует археологическое открытие своего отца. Об этом открытии я пока не имею права говорить.
— Кто тебе запрещает?
— Совесть.
— Понятно, — сказал я.
— А раз понятно, так и катись колбасой. Чего пристал!
Это уж было совсем обидно, тем более, я не приставал и не расспрашивал.
— Ладно, — сказал я. — До свиданья. Пойду наведу справки насчет дельфинов.
Витька опять насмешливо хмыкнул носом:
— А у кого ты наведешь?
— У специалистов.
— А что, ты знаешь их адрес?
— В справочном киоске мне дадут адрес Громова. Он же археолог и живет на Васильевском острове.
С Витьки сразу сошла спесь.
— Не делай этого, — оказал он. — Я тебя прошу.
— Нет, сделаю. Я тоже хочу быть в курсе и все знать.
— Не делай.
— А почему мне не делать того, чего я хочу?
— Я тебя, кажется, обещал познакомить и познакомлю.
— Так ведь это не скоро. А я хочу, чтобы сейчас.
— Ладно. Завтра или послезавтра познакомлю.
Вот он стоит наконец передо мной.
— Громов, — говорит он тихо и протягивает руку.
Витька тут же. Лицо у него недовольное. Нетерпеливо он смотрит на меня, потом говорит.:
— Ну, спрашивай. Ты, кажется, хотел задать Громову один вопрос?
— Не один. А много!
— Ну и задавай. Только побыстрей. Чего же ты молчишь?
— Сейчас. Пусть автобус пройдет. Сейчас я задам.
— Ну, — торопит Витька. — Автобус прошел. Задавай! От растерянности мне не приходит в голову ни одной мысли. Я стою молча и смотрю на Громова. Он обыкновенный. Вполне. Не новое коричневое пальтишко. Серые глаза смотрят то на меня, то мимо, на автобусную вывеску. И улыбка вежливая, даже чуточку смущенная.
— Ну, задавай свой вопрос, — толкает меня Коровин. — Нам некогда. Есть дела и поважнее твоего вопроса.
Я молча стараюсь вспомнить все, что мне казалось еще недавно загадочным, но сейчас такое чувство, словно на свете нет ничего интересного и спрашивать не о чем. Витька хмурится, и я задаю вопрос:
