надо подойти?
– Невероятно, мой друг! Вы слышали, что я вам только что говорил? Или все ваши мысли заняты одной лишь дамой вашего сердца? Впрочем, зачем я это спрашиваю?.. Если вы сегодня к ней не подойдете, я сам вас подведу, будьте уверены. И все же, эти ящерицы – такая гадость! – сказав это, он поморщился и содрогнулся всем телом, как будто бы именно в этот момент скользкие чешуйчатые существа облепили его целиком.
Лорд Глэнсвуд промолчал, потому что к ящерицам и прочим гадам относился нейтрально. Единственное, что он не любил – так это собственную внешность. Из этой нелюбви проистекали все его проблемы. Мечты об улыбке Ловетт были сказкой для Глэнсвуда, ведь он был уверен, что такая, как она, никогда не взглянет на не первой свежести неприятного лорда, пусть у него будут даже все сокровища мира.
Внезапно лицо лорда Глэнсвуда, смотрящего в окно, резко изменилось: задумчивость – удивление – испуг! Лошади заржали, закричал кучер, карета дважды подпрыгнула высоко, будто переехала высокий барьер, и остановилась.
– Чертовщина! – воскликнул в сердцах Герберт и поспешно распахнул дверцу, – кретин несчастный! – выскочив из кареты на мостовую, он погрозил кулаком кучеру. – Ты что натворил?! Чуть не угробил лорда!
– Я цел, – сказал Глэнсвуд, спускаясь и отряхиваясь. – Что произошло? – обратился он к кучеру.
– Клянусь, милорд, я не виноват! Лошади сами понеслись, мостовая шла на уклон, поэтому остановить их было трудно! Они не стали меня слушаться! А тут вдруг она – непонятно откуда. Я даже не заметил, как все быстро случилось! – оправдывался испуганный возница, приподнимаясь на козлах и размахивая руками.
– Да кто – она? – разозлился и одновременно испугался граф Герберт.
– Вон. Она, – кучер лишь махнул рукой куда-то за карету и сел, чтобы закурить.
Граф Герберт и лорд Глэнсвуд озадаченно переглянулись. Обойдя карету сбоку, они увидели человека, ничком лежащего на мостовой в двух шагах от задних колес. Это была женщина, и, по всей видимости, довольно старая, а еще она была похожа на цыганку: длинные седые волосы, оборванная и грязная пестрая одежда, множество украшений и смуглая, почти коричневая кожа. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, что тело ее находится в какой-то неестественной позе. Приятели снова переглянулись и сели на корточки.
– Неужели это мы ее, Лерой? – тихо спросил Герберт и стал смотреть по сторонам: мостовая была пуста, только несколько ремесленников дальше по улице закрывали свои лавочки.
– Мы ее переехали, – спокойно произнес лорд Глэнсвуд. Настроение его было безнадежно испорчено. Этот вечер уже не сулил ничего приятного.
– Но как же так? – молодой граф растерялся, услышав уверенный и хладнокровный голос лорда. Лорд смотрел куда-то поверх тела, на булыжники – они глянцевито отражали розовый свет. Герберт поднял голову и посмотрел на закат – он был потрясающим, затем он снова взглянул на цыганку и ужаснулся контрасту.
– Не наша вина, – будничным голосом произнес лорд, стараясь скрыть свой собственный испуг, – пусть позовут городских стражников. Тело необходимо убрать с дороги. Это был несчастный случай, и ей уже не помочь.
– Но как же?..
– Я лорд, ты – граф. Даже если она умерла или умрет вскоре, нам ничего не будет. Это всего лишь бездомная цыганка, – Глэнсвуд сделал движение, чтобы подняться, но – кто-то резко схватил его за руку и потянул вниз.
Графа Герберта тоже схватили и потянули, и он испуганно выдохнул. Цепкие сухие руки подтянули их обоих к сморщенному лицу в пигментных пятнах и родинках. Складки шевельнулись – старуха раскрыла тонкогубый рот и несколько секунд рассматривала добычу.
– Убили, – прохрипела она смиренно.
– Стражники! – фальцетом крикнул Герберт, понимая, что не может освободиться. Старуха обратила на него черные запавшие глаза в глубокой сетке морщин.
– Прокляну, – просипела она еле слышно, все еще глядя на графа. Граф с испугом смотрел ей в глаза и не глядя пытался сорвать длинные сухие пальцы со своей руки. – Ты, – сказала ему цыганка, – всю жизнь пресмыкаться будешь.
Едва она это произнесла, как Герберт резким движением сорвался назад и повалился на спину – дернувшись в очередной раз, он не почувствовал сопротивления. Цыганка перевела мутнеющий взгляд на лорда. Глэнсвуд стиснул зубы и с вызовом смотрел на старуху, ничего не говоря.
– А ты… – она зашлась приступом кашля. Ей тяжело давались последние слова – она была очень стара и к тому же покалечена. – Сам себя… уничто… жишь…
Глаза ее закрылись, рука, сжимающая локоть лорда, ослабла, и Глэнсвуд смог подняться на ноги. Первым делом он посмотрел на закат – солнце уже почти скрылось, оставляя только след в виде розовой кромки и лилового отсвета на тучах. Как романтично, подумал он, меня прокляли на закате. О таком только в романах можно прочесть. Он посмотрел на графа, который по молодости лет и по природной впечатлительности все никак не мог прийти в себя, и помог ему подняться, затем стал слышен грохот и неприятный лязг железных лат. К месту происшествия спешили стражники.
Лорд Глэнсвуд сдержанно заметил, обращаясь к ним, что возникновение цыганки в городе – их просчет, и как бы им не пришлось за это поплатиться. Вход в город по недавнему приказу был закрыт для странствующих, колдунов, цыган, бездомных и прочего ширпотреба.
Какова была дальнейшая судьба умершей старухи, неизвестно, ибо наши герои вернулись в карету и продолжили прежний путь. Потрясенный событием граф всю дорогу теперь молчал, а умело скрывающий свое потрясение лорд молчал потому, что молчал обычно большую часть времени.
На приеме находилось много людей, большинство из них были давно и хорошо знакомы, имели в обществе славу – хорошую и не очень, а остальная часть были молодые, впервые попавшие в свет. Гостей принимала старая графиня, у которой было две дочери. Старшей из них была Ловетт. Из-за происшествия на мостовой герои немного опоздали, но и этого времени хватило, чтобы Ловетт уже увели танцевать более расторопные кавалеры. Войдя в зал и увидев, как дама его сердца кружится в вальсе с высоким молодым человеком приятной наружности, лорд не расстроился, а наоборот – вздохнул с облегчением. Теперь он мог с чистой совестью не рисковать своей жизнью, пытаясь пригласить Ловетт на сальтарелло.
Спустя час немного выпивший граф Герберт впервые почувствовал себя плохо. Слушая неинтересный рассказ старой графини, сидящей на диване и собравшей вокруг себя небольшой кружок, и часто позевывая, он вдруг пошатнулся, и рядом стоящий лорд поддержал его. Гости беспокойно привстали со своих мест. Графиня поинтересовалась, в чем дело, но граф только весело махнул рукой и сказал, что это из-за спиртного, и ничего страшного нет. Через десять минут он, прихватив молоденькую девушку, пустился танцевать, и все тут же перестали о нем беспокоиться.
Лорд Глэнсвуд, напротив, не мог позволить
