не помня себя от страха, отступил еще на шаг и стал озираться. В тот момент, когда он дрожащими руками сорвал со стола скатерть, и посуда посыпалась на пол, разбиваясь, он услышал первый глухой удар и обернулся. Отражение обрушило кулаки на преграду и вновь вскидывало их. Лорд запутался в скатерти и чуть не упал. Второй удар был более звонким и более явственным, и Глэнсвуд заметил, как по зеркалу побежала тоненькая трещинка, похожая на молнию… Дыхание у него сперло, воздух застрял в легких.
Лорд смело подскочил ближе, криво закинул скатерть на зеркало и, стараясь не глядеть на отражение, принялся ее торопливо расправлять – оказалось, что ткани с лихвой хватает, чтобы накрыть всю поверхность. После этого он сел прямо на пол, расставив ноги, и стал прислушиваться. Ударов больше не было, и вообще стало тихо, даже гроза на улице смолкла. Лорд громко позвал слуг и приказал им убрать с пола еду и разбитую посуду, а также немедленно накрыть все зеркала в доме непроницаемой плотной тканью. Уснуть в эту ночь ему удавалось лишь на несколько минут, после чего он просыпался от чувства тревоги, и все начиналось заново. Так бедный лорд промучился до самой зари, и только богу известно, как много всего он успел передумать и пережить в своем воображении за это время.
Рано утром в спальню постучал слуга. Глэнсвуд впустил его. Слуга поклонился и сообщил, что лорду срочная записка от графа Герберта из соседнего имения. Лерой резво подскочил на ноги и жадно выхватил клочок бумаги. Слуга спешно удалился. Лорд не узнал почерк друга – обычно красивый и аккуратный, теперь он был рваным, грязным и нестройным, многие буквы были не дописаны, некоторые слова – непонятны.
«Мой дорогой друг! – писал Герберт. – Ты должен срочно явиться ко мне! Видишь ли, вчерашнее происшествие (неразборчиво) не дает мне покоя. К тому же, мне кажется, что я болен. Благодарю тебя за то, что вчера (неразборчиво) оказал мне помощь и доставил меня домой. Мои слуги (неразборчиво). Но посреди ночи я протрезвел и проснулся из-за грозы. Было около трех ночи, и я обнаружил, что на моем теле (неразборчиво). Я испугался и позвал Гарри. Ты помнишь его, такой рыжий. Гарри тоже это видел. Я (неразборчиво) себя неважно. Эти пятна к утру стали серыми и нестерпимо (неразборчиво). Я послал в город за лекарем. Не знаю, поможет ли он, но по крайней мере (неразборчиво). С момента, как я проснулся, я так и не смог уснуть. Они растут с каждым часом, и их (неразборчиво) все больше. Скажи, не случилось ли у тебя чего (неразборчиво)? А лучше – приезжай немедленно! Мне очень нужна твоя помощь. Вечно твой Герберт».
Лорд Глэнсвуд смял бумагу в кулаке, затем бережно развернул и перечитал еще несколько раз. Это никак не могло быть просто совпадением. Положив записку в нагрудный карман, Лерой отправился в зал, где вчера осталось стоять накрытое скатертью зеркало. Зеркало было целым и невредимым. Спросив у главного слуги, все ли зеркала в доме накрыты, и получив положительный ответ, лорд приказал запрягать лошадей и ушел переодеваться. Сейчас, в ярком утреннем свете, случившийся вчера кошмар выглядел совсем не страшно и стремился оказаться сном, видением, бредом. Это немного успокаивало, но все же открывать зеркало Глэнсвуд не стал – опасался. Не хотелось нарушать спокойствие этого теплого утра.
Герберт сидел на террасе за столом, закутанный в махровый халат, из которого выглядывал только его нос и кончики пальцев, и вид у него был крайне болезненный.
– Мой дорогой друг! – воскликнул он, лишь вскинув голову, но не подскакивая, как он это делал обычно.
– Герберт, рассказывай все, как было, до самой последней подробности, – приказным тоном сказал Глэнсвуд, присаживаясь напротив. – И сними этот капюшон, я хочу видеть твои глаза.
Герберт со вздохом стянул капюшон и прямо взглянул на лорда.
– Вот так, Лерой, – сказал он и стыдливо отвел взгляд. – Вот так…
На левой щеке у него было крупное серо-зеленое пятно – не то язва, не то лишай, не то скопление мелкой сыпи. Лерой едва удержался, чтобы не сказать: «О, господи», но вовремя одумался, пожалев друга.
– Давно послал за лекарем? – больше не имело смысла обращаться друг к друга на «вы», как в светской беседе.
– На заре… Но ты же знаешь, как их мало и как все они заняты… Вот тут, смотри, – Герберт вывернул голову влево и показал шею – там было еще одно пятно. – Чешутся, сухие, шершавые… Никогда о таком не слышал. Уже вот и на лицо полезли, гадость, – он жалобно скривился, едва сдерживая слезы. – Мне страшно, Лерой! – вдруг всхлипнул он и закрыл лицо руками. – Боже, как мне страшно! А если это неизлечимо? А если лекари не будут знать, что это за болезнь? Может, это и не болезнь вовсе, если так быстро разрастается по телу! Я еще не слышал, чтобы лишай проявлялся так быстро, Лерой! – он отнял руки от лица и внимательно посмотрел в глаза лорду. – Тебе не кажется, что они слегка, самую малость зеленоватые? – почти шепотом спросил он.
Лорд Глэнсвуд не знал, что ответить, чтобы немного утешить приятеля. Разве что рассказать ему о том, что с ним самим вчера случилось… Это его отвлечет от личного несчастья.
– Успокойся, Герберт, – твердо сказал он. Таким же тоном он вчера уверенно и спокойно говорил о том, что их не обвинят в смерти цыганки. – Просто какой-нибудь лишай или сыпь. Приедет лекарь и выпишет тебе мазь. Это не самое худшее, что могло случиться в жизни, правда? Ты жив и почти здоров. Все поправимо, хватит паники. Рассказывай подробно, как все было. А потом я расскажу, как было у меня. Поверь, мне тоже есть, чем поделиться.
– Ты не думал, что это может быть связано?.. Впрочем, – Герберт собрался и расправил плечи. Ему стало немного спокойнее от голоса лорда. – Ерунда, – решительно заявил он и начал рассказывать все, что описывал в записке, только намного подробнее. Ко всему ранее известному прибавилось то, что Герберта непрерывно тянет к земле, словно что-то необъятное давит на него сверху, заставляя сутулиться, сгибать спину, опускать голову, вызывая сильное желание присесть, а лучше – прилечь, и не на кровать, а на пол, а еще лучше – сразу на землю.
Плохо дело, подумал Глэнсвуд, стиснув зубы. У него появилось одно фантастическое предположение, но он не стал его озвучивать, опасаясь вконец напугать друга и лишить его боевого духа. Вместо этого он рассказал Герберту, детально описывая каждое мгновение, то, что произошло с ним вчера вечером по возвращении домой. Естественно, Герберт
