Урсула Гуин - «Если», 1993 № 02

Я повернулся, чтобы возразить, но в комнате никого не было.

Я подошел к двери и открыл ее. Советник Ван Ваук смотрел на меня, сидя за длинным столом под спиральной люстрой.

— Видите ли, Барделл, — начал он, но я развернул газету, которую держал в руке, и бросил ему под нос статью с заголовком «Флорин — Человек Действия».

— Он почти клюнул на это, — сказал я. — Но передумал.

— Тогда это означает?..

— Значит, надо обо всем забыть. Ничего не происходило.

— Ну, в таком случае… — сказал Ван Ваук и начал съеживаться. Он сократился до размеров обезьяны, мыши, домашней мухи и исчез. Круглолицый тоже пропал, как и человек-птица и все остальные.

В коридоре я наткнулся на Трейта и Иридани.

^Вы уволены, — сказал я им. Они приподняли шляпы и молча испарились.

— Остаешься ты, — сказал я. — Итак, что мы будем делать?

Вопрос, казалось, эхом пробежал вдоль серых стен коридора, как будто его задал кто-то другой. Я попытался увидеть того, кто его задал, но стены превратились в серый туман, плотный, как серые шторы. Внезапно я почувствовал себя настолько уставшим, что был вынужден сесть. Моя голова отяжелела. Я крепко стиснул ее двумя руками, повернул на 180 градусов и снял…

Я сидел за столом, держа в руках изготовленный в виде спирали прибор.

— Так что же? — задал вопрос советник по науке.

— На какое-то мгновение мне показалось, что вы выглядите несколько болезненно, — чопорно произнес Госсекретарь и почти позволил улыбке нарушить строгость своего маленького круглого лица.

— Как я и ожидал, — сказал советник по науке, и уголки его рта изогнулись книзу. Они были похожи на линию, нарисованную на тарелке со свиным салом.

Я встал, подошел к окну и посмотрел на цветущие вишни и памятник Вашингтону. И мысленно пожелал, чтобы он превратился в жареный пирожок, но ничего не произошло. Был влажный полдень, город выглядел жарким, грязным, полным беспокойства, как и я сам. Я повернулся и посмотрел на ждущих моего ответа людей, важных персон, занятых мировыми проблемами и своей ролью в их решении.

— Давайте будем откровенны, — сказал я. — Вы принесли мне это устройство и утверждаете, что оно было найдено на месте крушения чужого космического корабля, который вчера ночью разбился при посадке в Миннесоте и сгорел.

Полдюжины голов согласно кивнули.

— Вы обнаружили тело небольшого ящероподобного животного и вот этот прибор. Других существ обнаружено не было.

— Уверяю вас, сэр, — сказал Директор ФБР, — далеко они не уйдут. — Он зловеще улыбнулся.

— Прекратите поиски, — приказал я, положив спираль на стол. — Утопите эту вещь в море, — скомандовал я.

— Но, господин Президент…

Я заставил его замолчать одним взглядом и посмотрел на Командующего объединенными силами.

— Вы что-то хотите доложить мне, генерал Трейт?

Он выглядел ошеломленным.

— Ну, если на то пошло, сэр… — он прочистил горло. — Без сомнения, это мистификация, но мне доложили о передаче из космоса. Похоже, что передатчик находится за орбитой Марса. — Он кисло улыбнулся.

— Продолжайте, — произнес я.

— Э… гость представился жителем планеты, которую он назвал Грейфел. Он утверждает, что мы э… прошли предварительную инспекцию. Он хочет начать переговоры о подготовке договора о мире и сотрудничестве между Ластриан Конкорд и Землей.

— Передайте ему, что мы готовы к переговорам, — сказал я. — Если они не будут слишком хитрить.

Были и другие дела, которые они хотели доложить мне, каждое было весьма важным, требующим моего немедленного решения. Но я предложил всем удалиться. Они было ошеломлены, когда я встал и объявил совещание Кабинета законченным.

Она ждала в моих апартаментах.

Были сумерки. Мы прогуливались по парку. Присели на скамейку насладиться прохладой вечера и полюбоваться голубями.

— Откуда мы знаем, что это не сон? — спросила она.

— Может быть, это и сон, — сказал я. — Может быть, ничего реального в этой жизни нет. Но это не важно. Мы должны прожить ее так, как будто все происходящее действительно происходит.

Перешел с английского Сергей КОНОПЛЕВ

Испытании на пути Флорина представляют собой некий набор тостов, задуманный одновременно и его соратниками, и представителем «космической оппозиции», и Галактическим Содружеством. Но герой повести ломает рамки эксперимента, навязывая свои правила игры.

Наверное, в ходе реального тестировании это вряд ли возможно.

На Западе тесты стремительно завоевывают популярность как наиболее объективный инструмент анализа. Мы пока еще мало знакомы с этим методом, но можно прогнозировать достаточно бурное его внедрение в ношу жизнь. Подготовиться к этому новому вам поможет статья доцента МГУ Александра Ерофеева.

В переводе с английского слово «тест», как известно, означает испытание, цель которого — получить объективное представление о предмете исследования. Теперь тесты в моде, поэтому может возникнуть иллюзия, что явление новое. Но в любом учебнике психологии вы прочтете, что процедура отбора, которая лежит в основе тестов, появилась очень давно. Китайский император, отбирая чиновников, в присутствии свиты оценивал, как кандидат стреляет из лука, музицирует, изъясняется, в том числе поэтически… Если идти по вехам, надо обязательно упомянуть египетских жрецов, которые при отборе делали акцент не на лояльность, а на волевые качества — испытания одиночеством, огнем, холодом и так далее. Следующий этап — Древняя Греция, Платон, отбор воинов в идеальном государстве. Рассуждая в современных категориях, воины, чиновники, жрецы — престижные профессии, ключевые во властных структурах; именно это и заставляло прибегать к отбору, тщательному, целенаправленному, жесткому. Такова в двух словах предыстория.

Переворот в подходе к человеку произошел во Франции в 30-х годах прошлого века, когда ученые впервые поняли, что людей с измененной психикой можно и нужно лечить. До этого душевнобольных просто изолировали. Это был гигантский переворот в сознании человечества, хотя оно осознало его не сразу, ведь речь шла «всего лишь» о больных. Итак, научное оформление мысли развивалось в течение XIX века. Возникла психофизика Фехнера, научились измерять ощущения, появился соблазн от элементарных психических функций перейти к более сложным, от ощущений построить интеллект. Вундт впервые начал измерять время реакций. Гигантскую роль сыграл кузен Чарлза Дарвина, Френсис Гальтон. Пытаясь доказать, что интеллект наследуем, он разработал научный аппарат, который служит нам до сих пор: это статистика, методики измерения. Пользуясь этим, его ученики стали «измерять» память, внимание, мышление.