Пластырь. Сверху бинты. Он управлял движением крови, но предпочитал закрыть раны. Ему казалось — так надежнее, и в этом тоже была доля обмана. Бинты отвлекали внимание, маскировали — если есть бинт, значит, есть рана. Ивану нравилось, когда соперник считал его слабым. Ивану хотелось быть похожим на человека.
Скальпель занял своё место, взамен был извлечен предмет, еле вмещавшийся в портфель. Обернутый в зеленый шелк кожаный чехол. Содержимое чехла и было той причиной, по которой Иван почти не снимал портфель с плеча. Развернуть невесомый шелк. Открыть чехол. Осторожно достать лезвия и рукоять. Собрать. Лезвие к лезвию, звено к звену. Сомкнулись в единое — не разбить, не разомкнуть. Иван улыбнулся. Он всегда улыбался, когда будил свой клинок. И, кажется, клинок улыбался ему — в номере по-прежнему было темно, но по клинку пробежал блик — он тоже готов.
И снова ему не пришлось ждать. Дерево дверного полотна прошипело по ковру — клинок ударил коротко — не выпад, тычок — вышел из тела и вернулся по широкой дуге, чтобы перерубить шею, уже не боясь ответного удара. Туловище упало вправо, голова влево. Удара в сердце должно было быть достаточно, но Иван старался не рисковать.
До лестницы он встретился еще с двумя телами. Пока ему везло — так, как может везти жертве, обернувшейся хищником.
Его этаж был чист. Иван на мгновение застыл, пытаясь понять, почувствовать — вверх или вниз. Это было ошибкой.
Когда-то они были прислугой — горничными, охранниками, носильщиками. Когда-то они были постояльцами — командированными, путешествующими, решившими уединиться парочками… Им казалось забавным остановиться в отеле с по-настоящему нехорошей репутацией. Еще были самоубийцы. По слухам, это даже проще, чем ударная доза снотворного, — просто занять номер на втором этаже. К каждому из них в номер пришла тень.
Сейчас все они — тела. Вместилища. В их глазах не было злобы. Мясо — оно и есть мясо, его надо есть, тщательно пережевывая.
Он мог бы уйти. В конечном счете выспаться можно в любом другом месте, но клинок все еще улыбался. Иван медлил, и теперь уже не пройти вниз, к машине, — поздно. Несколько тел закрывали путь сверху — со стороны лестницы. Тела были готовы к атаке внизу. Наверное, даже сейчас он мог бы прорубить себе дорогу до порога гостиницы. Но в номере остался портфель. Ивану не хотелось его бросать.
— Это честь для моего дома, ты ведь Охотник, я не ошибся. Я могу тебя так называть?
— Можешь.
Директор прошел между телами, те отступали, будто не в силах находиться рядом. Куда-то подевалась служебная улыбка. Пожалуй, таким он Ивану нравился больше…
— Никогда не мог понять таких, наверное, думаешь, что ты один такой, Иван. — Директор менялся. Таких широкоплечих людей не бывает — он стал широк и массивен, как танк, как ожившая бетонная плита — не проломить, не пробиться — расплющит, размажет… — Ты либо останешься здесь, либо просто исчезнешь. Так уже бывало.
— Так еще не бывало. — Иван был спокоен. Он давно уже научился оставаться спокойным — потом, если это потом будет, он заново переживет ту ненужную паузу на лестничной площадке, и этот разговор, и этот бой. Ему понадобятся коньяк и ласковая девочка, чтобы отпустило. Сейчас — он спокоен, два метра ледяной готовности.
Директор ударил. Ему не нужен был меч или пика, демон — сам и оружие, и мастер оружия. Достаточно одного прикосновения — и противник начинает терять себя, становится просто телом, чаще всего умирает… Иван не двигался. Удар пришелся бы точно в сердце, если бы не клинок.
Сейчас Иван не старался ударить в ответ, он сосредоточился на том, чтобы не пропустить выпад. Каждая атака на доли сантиметра сокращала дистанцию между ними, каждый удар был болезненным. Иван терпел. Демон свирепел.
Еще немного, и директор понял бы: этот бой — всего лишь игра, и в атаку пошли бы тела. Со всеми вместе он бы не справился. Оставалось одно. Иван раскрылся — демон ударил.
Этого было бы достаточно для любого. Иван лишь покачнулся и опустил катану. У демона все еще оставался шанс, стоило ему лишь понять, что что-то идет не так. Не должен противник вот так стоять и ждать следующего удара. Ни один человек не мог выдержать его удара.
Первая, простая реакция — не получилось сразу, попробуй еще. И демон ударил второй раз, прежде чем успел сообразить, что именно пошло не так во время первого удара. Меч в руках Охотника оказался обманкой. Бояться следовало не меча. Нужно было не дать Охотнику приблизиться, нужно было выждать, пока тела сделают свою работу. Быть может, просто бежать.
Иван сделал шаг вперед и прижал к себе демона. Так уходит вода в песок, так теряется песок в волне, так умирают в глубине — без надежды.
Демон таял, без сил закричать, без сил просить помощи. Клинок выпал из рук Ивана, но тела не двигались — ждали приказа.
Когда Охотник подобрал клинок, ему было все равно, сколько тел ему противостоит. Демон, поглощенный им в номере, был таким же, как и многие до него, — сам слабый, готовый напасть лишь на обессиленного. Таких нужно приманивать, нужно самому было стать жертвой… Директор был полон мощи. Его сила была сминающей, его сила стала его слабостью, зато теперь — теперь Иван чувствовал в себе эту мощь.
Иван чертил узор, осваивая новый стиль. Не быть искуснее и умнее, быть быстрее и сильнее. Не важно, что может противник, важно, что можешь ты. Тела уже не пытались его убить, пытались сбежать. Ему оставалось только поставить клинок на пути струсивших, даже не вкладывать силу, просто понять их замедленное движение. До порога не добрался никто.
Теперь лобби стало совершенным. Здесь были кости, очищенные от плоти, и плоть, очищенная от костей. Здесь были искалеченные тела — кости и плоть, все еще вместе. Барышня-регистратор боялась не зря. Иван не запомнил, как именно он ее убил. Знал, что понадобилось не больше одного удара. Знал и то, что она была человеком, обычной женщиной, которую пугали службы безопасности, а прибавка к зарплате помогала не переживать из-за смертей.
Иван запер двери и вернулся в номер. Он принял душ, исчерпав дистрофичный кусок гостиничного мыла. Он собирался этой ночью выспаться на кровати, соответствующей его росту. Правильней было бы уехать. Правильней было бы бояться. Иван просто не мог себя заставить почувствовать страх.
Утром он спустился в бар и сделал себе кофе. Он двигался осторожно, чтобы не запачкаться… Охотник был небрезглив, но бережен к вещам. Бар оказался полон. Иван спрятал в сумку бутылку коньяка, остальным — щедро полил место боя.
Он не курил, но эта зажигалка занимала в его сумке свое место, рядом с клинком. Иван поджег Стопку рекламных буклетов и разбросал их по лобби. Хорошие напитки — хорошо горят. Лобби стало жарким и живым, огонь набросился на ковер и шторы, готовясь заняться деревом, вспузырить, испарить пластик и покорежить металл. Пламя из камина, осмелев, получив долгожданную свободу, двинулось навстречу к собратьям, карабкающимся вверх и вширь…
