- Кто-то за тобой наблюдает, - сказала Старая Сова. - Вон там. - Она показала в угол, испещренный пятнами света.
Сначала Тиви ничего не увидела. Потом, когда старшая положила ей руку на плечо, она различила в тени сверкающую энергию, поблескивающую и вертящуюся, как нити дождя.
- Что это? - ахнула она в изумлении.
- Не что, Тиви. - Старая Сова убрала руку, и видение размылось, но не исчезло. - Кто.
- Тогда кто?
- На сегодня бесед хватит, - ответила чармоделка и уползла прочь. Она устроилась среди лежащих, повернувшись к Тиви спиной, и затихла.
Тиви снова посмотрела туда, где была энергия. Свет размылся, но был еще видим и колыхался, как пшеница под ветром. Тиви приподнялась, сощурилась и увидела, как в убывающей силе соткались контуры человека. Чем пристальнее она вглядывалась, тем больше выцветали контуры, пока не исчезли совсем.
Она легла, не переставая ломать голову. Подавленность, от которой жизнь казалась невыносимой, слегка прошла, и Тиви уплыла в сон с надеждой, которой у нее уже не было со времен Заксара.
От сна без сновидений ее пробудил колокол побудки огров, и она села в алой дымке сумерек, сочившейся сквозь плетение камыша. Остальные обитатели хижины уже проснулись, и, когда Тиви поискала взглядом Старую Сову, той нигде не было.
Бульдог сел на земляном полу, протирая глаза. Остатки жуткого сна покинули его, и он ощущал изнеможение и пустоту и даже обрадовался боли в изжаленном теле, потому что она пробудила его. Еще он был рад увидеть Тиви выздоровевшей и ожившей.
На пути к лагерному плацу, где огры раздавали дневной паек и разбивали людей на бригады, она рассказала ему о Старой Сове и спросила:
- Что она заставила меня увидеть?
- Колдуна, о котором тебя предупреждала? - предположил Бульдог.
Они заметили Старую Сову среди сотни рабочих, собравшихся у телег с фургонами, - они шли собирать еду на болотах для следующей ночи. Женщина не ответила на приветственный взмах Тиви и ушла в алые сумерки, не показав, что узнала ее.
- И у этой старухи есть Чарм? - спросил Бульдог, не в силах поверить, что кто-то, имеющий силу, может быть так с виду стар. - Огры скоро скормят ее василискам.
- Тише! - прошипела Тиви. - Она последний свой талисман потратила, чтобы нас исцелить.
- Лучше бы она его потратила, чтобы нас отсюда вытащить.
Бульдог застонал, увидев Вороньего Хлыста, глядящего на них с фургона.
Резким жестом надсмотрщик снова направил их в бригаду мусорщиков, и они мрачно встали в строй и приняли из рук огра пайку клубней и ягод. Потом они молчали, пока не вышли вместе с другими в сторону океана. Тогда Тиви спросила:
- А как ты получил звериные метки?
- Ни один колдун их на меня не накладывал, если ты об этом. - Он гордо выпрямился. - Мои родители были зверелюди, хотя я и мало их помню. Как и у всей нашей породы, Чарма у нас было мало, и когда они погибли при пожаре, у меня ничего не осталось, кроме того, что удавалось украсть. Но я тебе скажу: если бы у меня был даже такой огромный Чарм, как у волшебников, я бы не стал подражать богачам. Те, у которых есть Чарм, удаляют метки зверя и притворяются полностью людьми. А я всегда буду таким, как я есть.
- Значит, Старая Сова ошиблась, что ты хочешь быть человеком?
- А я человек или зверь? - Бульдог задумчиво поднял бородатое лицо. Для таких, как я, это всегда главный вопрос. Но мне на него ответила одна сивилла. Все зависит от того, как я умру! И я тебе скажу, что умру человеком, потому что во мне зверь служит человеку.
- Вот почему ты в бреду цитировал Висельные Свитки?
- Конечно! - Он ударил себя кулаком в грудь и сморщился от боли. Внутри сердца человека много места. Там есть место для любого благородства и любой низости. Чтобы быть зверем, хватит инстинкта. Но чтобы быть человеком, нужно быть философом.
На берегу, под дымящимися звездами, надсмотрщик их разлучил. Бульдога он послал тралить волны с другим крепко сбитым мужчиной, а Тиви поставил разгребать песок.
- В эту ночь я к тебе добрее, - шепнул ей сзади Вороний Хлыст, и она вздрогнула от неожиданности. - И могу быть еще добрее, если будешь покладистее. И Бульдог тогда тоже избежит трудностей, которые его ждут.
Тиви сердито на него поглядела, но ничего не сказала.
Вороний Хлыст хотел бы поволочь ее прямо на месте, но не смел следовать порыву, боясь невидимого присутствия колдуна. Вместо этого он пришел в эту ночь еще раз, угрожая и уговаривая. Но она ни разу ничего ему не ответила, и он стал обдумывать более коварные способы добиться, чего хотел.
На рассвете он направил их с Бульдогом в разные хижины и стал думать, как заманить Тиви одну в свою комнату в саду при Дворце Мерзостей. "Там, между цветущими деревьями и стенами синего и зеленого стекла", - думал он. Он знал, что днем колдун витает в трансе. Он притащит сюда Тиви без всякого риска быть пойманным. Хотя среди пленниц было полно женщин и можно было брать любую, он хотел Тиви, потому что она была дорога Бульдогу, а он хотел отомстить вору, который унизил его.
К полудню Вороний Хлыст решил, что просто отнесет ее туда. Кто может его остановить? И он направился решительными шагами к лагерю. Но возле хижины, где спала Тиви, остановился, схваченный ледяным страхом. В ярком дневном свете двигалась тонкая жемчужная тень человеческих пропорций, лишенная тела и расплывчатая, как блеск воды.
Ралли-Фадж! Вороний Хлыст побледнел от страха и быстро побежал из лагеря, летя вдоль мшистой тропы, хлопая развевающимся плащом, как птица крыльями, и исчез в тени поваленных лесных гигантов. Он не оглянулся ни разу, даже когда на дереве в своем гамаке проснулся какой-то огр и окликнул его.
Во дворце, среди цветущих деревьев и изгородей, он вцепился в свой посох - огромный жезл силы, и успокоил Чармом трепещущее сердце. Никакая женщина, никакая месть не стоят риска навлечь на себя пламенный гнев колдуна, решил он, радуясь, что дрожащая тень не стала его преследовать. Отныне, решил он, он ограничит приставания к Тиви ночным временем. С этим решением он прошагал мимо клумбы черных роз в садовую нишу, где парила хрустальная сфера. Там Вороний Хлыст постоял, наслаждаясь ароматным бризом, готовясь войти в успокоительный транс.
Если бы он посмел встретиться с тенью, увиденной в лагере, он бы сразу понял, что это не Ралли-Фадж. Еще несколько шагов, и он бы различил неясные черты лица - решительные черты герцога, лорда Дрива.
Ветер выглаживал контуры тела герцога из света, но они все же были различимы. Его лицо не встревожилось, когда появился Вороний Хлыст, не разгладилось, когда он сбежал. Закаленный потерей своего доминиона и бесконечными странствиями в проклятых землях Кафа, герцог был наполнен молчанием камней, которые поглотили кровь его погибших солдат. Ни страха, ни радости не вызывала у него его собственная судьба, только неумолимое и гордое ожидание в поиске пути к единственной на Ирте женщине, связанной с ним слепым предназначением.
