В анналах Неваггена навсегда остался героический эпизод его восхождения. На луну надвигалась черная туча, грозившая полной тьмой. Группа сочувствующих, затаив дыхание, следила за тем, как первый помощник медленно продвигается к вершине звонницы. А что, если он не удержится? Что, если затяжной узел развяжется? А если луна скроется за тучей? И самое худшее, что мог предположить Пелег Тротт: а если петушок решит как раз в этот момент совершить очередной перелет?
Пелетия перемещался практически на одних руках, пока наконец не сумел сперва руками, а потом и ногами обхватить шпиль. Дальше он продвигался с обезьяньим проворством. Вот уже свободный конец веревки переброшен через верхушку шпиля, и Пелетия, удобно устроившись в веревочной петле, яростно рубит деревянную опору позолоченного шара, на котором сидит сатанинский петух.
В ночной тишине звонко разносились удар за ударом. Внизу, в жилых домах гавани пооткрывались окна, откуда высунулись головы в ночных колпаках. Работа была адская. Край тучи надвинулся на луну, и теперь уже трудно было разглядеть фигуру Пелетии. Лишь изредка вспышки молний освещали петуха и его отважного противника. Удары топора затихли. Началась настоящая гроза с громом и молниями. Снова послышался стук топора. Зрители сгрудились поплотнее.
– Я считаю, – заметил дьякон Труфант, – что скоро в сполохах огня появится и сам враг рода человеческого и…
Раскат грома помешал ему закончить речь. «Тук, тук, тук», – еще упорнее продолжал стучать топор. Еще одна ослепительная вспышка… Свалится ли наконец флюгер? Пораженный благоговейным страхом Пелег Тротт прошептал, что петух начал хлопать крыльями, готовясь к новому перелету с молитвенным домом, Пелетией и всем прочим. В этот момент шторм разразился с невиданной яростью. Затем последовали ослепительная вспышка и оглушительный звон, раскат грома с порывом штормового ветра потрясли церковь и весь холм до основания. Над головами пронесся дикий вопль, состоящий наполовину из возгласов человеческого триумфа и наполовину из отчаянного петушиного крика. Наконец что-то вроде огненного шара со страшным грохотом упало на землю у портика молитвенного дома, в дюжине ярдов от испуганных зрителей.
Через мгновение промокший до костей Пелетия спустился вниз по веревке. Сюзанна обхватила его обеими руками за шею и поцеловала так крепко, что звук поцелуя перекрыл объединенный грохот всех стихий.
Наутро прихожане обшарили весь холм в поисках следов летающего петуха, однако не нашли ни щепочки, ни крошки позолоты. Только на гранитном притворе двери вблизи от того места, где упал огненный шар, обнаружили глубокий, словно выжженный след трехпалой птичьей лапы.
А в семи милях от побережья, на верхней точке Кривохвостого острова, вам могут показать еще один след, тоже глубоко вдавленный в скалу. Он в точности походит на первый и направлен в ту же самую сторону. По мнению местных демонологов, эти два следа свидетельствуют о перелете с материка на остров и паническом бегстве еще дальше. А вот куда? В заоблачную высь? Или в бездонные глубины Атлантического океана?.. Кто знает…
День среди лжецов
«A Day Among the Liars», The Sun, 23 August, 1885.
Дорогой друг!
Вы, несомненно, будете рады услышать, что в Лагвилле недавно открылась новая клиника. Я побывал там на днях вместе с бостонским юристом мистером Мерклем, с которым случайно познакомился в поезде. По дороге он сообщил мне очень интересные сведения о вкладе, сделанном в фонд этого учреждения покойным Лорином Дженксом, избирательная филантропия которого познакомила мир с благотворительностью, не слишком новой по концепции, но благородной и практичной по своим целям.
Как вам известно, мистер Лорин Дженкс был президентом чулочно-носочной компании в Сако. Холостяк и весьма примечательный человек, он однажды заработал миллион долларов, наблюдая, как женщины покупают чулки в магазине дешевых товаров на Тремонт-роу. Мистер Дженкс обратил внимание на то, что они сомневаются, стоит ли покупать простые белые чулки за пятьдесят центов, но легко платят по семьдесят пять центов за точно такие же по качеству, но с орнаментом из красных стрелок на лодыжках. Себестоимость чулок составляла двадцать два цента, а шелковые нитки для стрелок стоили еще четверть цента.
– Это наблюдение, – рассказал мистер Меркль, – послужило основой для огромного состояния Дженкса. Фабрика в Сако тут же прекратила выпуск простых чулочно-носочных изделий. С этого дня Дженкс производил только чулки с красными стрелками, продавая их по шестьдесят центов. Мне рассказывали, что в Массачусетсе, Нью-Хэмпшире, Мэне и Вермонте у каждой женщины моложе шестидесяти пяти в гардеробе не меньше полудюжины таких шестидесятицентовых изделий бедняги Дженкса с красными стрелками.
– Этот факт, – заметил я, – несомненно заинтересовал бы мистера Мэттью Арнольда как культуролога. Он свидетельствует, что внешняя привлекательность…
– Извините, но он свидетельствует, что Дженкс был не только философом, но и практичным человеком. Однако загруженность делами не мешала ему, как и любому рассудительному гражданину, интересоваться политикой. Кроме того, он увлекался и метафизикой. Дженкс внимательно следил за обсуждением современных идей, отдавая к концу жизни предпочтение гегельянской школе. Каждый год в середине лета он покидал свою чулочную фабрику и с удовольствием устремлялся в Конкорд слушать лекции, которые читались там в яблоневом саду. По моему личному мнению, господа Платон, Кант и прочие обходились ему недешево. Но в Конкорде Дженкс черпал также новые идеи относительно своего долга перед человечеством.
Мистер Меркль сделал паузу, чтобы отдать свой билет проводнику.
– В последние годы жизни, – продолжил он, – Дженкс получил широкую известность как эксцентричный холостяк и щедрый филантроп, так что его стали осаждать самые разные люди, старавшиеся заинтересовать его своими идеями об улучшении человеческой расы. За неделю до смерти он послал за мной. «Меркль, – обратился он ко мне, – вы должны составить для меня такое прочное завещание, чтобы любая акула с Пембертон-сквер сломала об него зубы». – «Хорошо, Дженкс, – ответил я. – Что вы придумали на этот раз?» – «Я хочу, – пояснил он, – вложить все свое состояние в фонд учреждения, мысль о котором пришла мне в голову в Конкорде». – «Великолепно! – отозвался я довольно резко. – Вложите деньги, честно заработанные на чулках с красными стрелками, в ветряную мельницу в Конкорде… Отличная концовка для летнего философа!» – «Не торопитесь, – возразил Дженкс, и мне показалось, что уголки его губ дрогнули в улыбке. – Я не собираюсь вкладывать деньги в конкордскую школу, хотя не стану отрицать, что кое-кто там только этого и ждет. Я же считаю, что ученого учить – только портить». И он стал излагать мне свой благородный план создания клиники для лжецов…
