Гибнут все, кто появляется на улице. Настоятельная просьба: не покидайте своих жилищ. В этом ваше спасение. Держитесь, мы думаем как вам помочь… Повторяем, спутниковые системы обнаружили внезапное исчезновение озона над территорией…» Пол неподвижно лежал в коридоре. Мария склонилась над ним и затихла.
Рядом плакал Тед…
Стик был доволен. Замирала жизнь на планете, эфир заполнился криками о помощи и проклятиями Звезде.
— Все сделано правильно, — говорил Стик. — Это явное предупреждение.
Хорошее предупреждение. Жаль, что другие обитатели планеты не испытали его на себе. Мне было бы приятно услышать вопли со всех материков…
— Если захотите, Стик, через два часа планета запросит пощады. — Дван был, как всегда, рядом.
— Что ты предлагаешь?
— Снизим корабль и, выжигая озон, пройдем один виток. Тогда они наверняка поймут, что след нашего корабля несет гибель. Поймут и сдадутся.
— Действуй!
Корабль несся над океанами и континентами, оставляя под собой умирающую жизнь, обожженных и изувеченных. Следом полз страх.
— Теперь можно и подождать. Поднимемся повыше, ближе к холодному спутнику планеты. Пусть немного подумают, а потом я продиктую условия капитуляции. Лингвист изучил их язык. Мы выберем самые страшные слова. — Стик откинулся в кресле.
— Это будет настоящий ультиматум. — Дван услужливо улыбнулся.
— Подготовь текст, а я пока отдохну.
— Может, включить систему обороны?
— Не беспокойся, Дван, они беспомощны.
Разведчик медленно удалялся от израненной планеты. Экипаж занялся развлечениями. Стик обдирал кожуру с очередного плода. Ваза пустела…
Сильный удар потряс корабль, и он стал разваливаться на куски. Это было возмездие. Автоматическая ракета стартовала с безжизненного спутника по приказу Совета ученых планеты. Траектории двух цивилизаций перекрестились.
РЕЦЕНЗИЯ
Ногами вперед на посадку
Одна из самых первых моих рецензий эпохи «фэнических войн» с «Молодой гвадией». Рецензия писалась с надеждой на «официальную» публикацию, а потому ее автор старался держаться во всевозможных рамках. Получилось, тем не менее, достаточно наглядно, в чем я вижу заслугу не столько свою, сколько Юрия Глазкова и его издателей. Они очень постарались, чтобы у рецензента появился настолько выразительный материал.
Не знаю, как для вас, а для меня книга, написанная человеком, побывавшем в космосе — вещь совершенно естественная. Опыт каждого космонавта уникален и уже хотя бы поэтому можно лишь приветствовать их попытки этот опыт осмыслить — в том числе и в виде художественного, публицистического произведения. Вспомните: «Психология и космос» Ю.Гагарина и В.Лебедева, «Космос — землянам» Г.Берегового, «Голубая моя планета» Г.Титова… Список этот можно продолжать и далее.
В 1987 году его дополнила выпущенная издательством «Молодая гвардия» книга Ю.Глазкова. Юрий Николаевич — летчик-космонавт СССР, участник космического полета на корабле «Союз-24» и орбитальной станции «Салют-5» (7-25 февраля 1977 года). Его фантастические рассказы публиковались в журналах «Техника — молодежи», «Смена», «Юность», «Земля и вселенная». Практически все они вошли в сборник «Черное безмолвие».
Разговор об этой книге, пожалуй, стоит начать с того, что сам автор не слишком обольщается насчет своих литературных способностей. В предисловии к сборнику он пишет о беллетристических опытах космонавтов: «Пусть это не всегда получается профессионально, но это слова, идущие от души, от сердца…» Что ж, это вполне понятно. Попрошу читателя запомнить эти слова, — у нас еще будет повод к ним вернуться, — и позволю себе слегка дополнить мысль автора. Писательский профессионализм — качество настолько редкое, что — не сочтите за каламбур — владеет им далеко не каждый профессиональный писатель. Поэтому отсутствие его у космонавта можно бы и частично извинить — но лишь до определенной степени. Я, например, склонен простить автору, высказывающему оригинальную мысль или концепцию, некоторую скованность языка. Но то, что я увидел в «Черном безмолвии», как мне кажется, вообще имеет к литературному русскому языку весьма отдаленное отношение. Позволю себе несколько цитат.
«Она потом, далеко потом, и вам сможет пригодиться» (с.56).
«…никто не понимал, где враг и кто на него напал» (с.135).
«Гарри набрел на него случайно и был счастлив своей находкой» (с.139).
«…разговор вышел из рамок непонимания происходящего» (с.161).
Это уже не стилистическая небрежность, это, простите, языковое варварство. Непрофессионализм в данном случае кажется мне определением излишне мягким. Такое впечатление, что книга вообще не проходила редактуру (поправлюсь: профессиональную редактуру). Сборник вел, как это следует из выходных данных, В.Родиков. Позволю себе мнение, что он отнесся к порученной работе по меньшей мере недобросовестно. Местами создается впечатление, что перед тобой сделанный в худших традициях самиздата перевод с английского. Судите сами.
«…я не сторонник мундирных дел» (с.19)
«…наш корабль начал свое вращение, как бы осматриваясь вокруг» (с.30).
«…усильте контроль окружающего пространства» (с.31).
«Ламу стало до слез жалко своего верного друга, прилетевшего за тридевять земель, а он, Лам, так глупо его разрушил» (с.141).
«…а то я был бы не здесь, а чем-то после крокодилова желудка — разрозненными атомами и молекулами, готовыми к дальнейшему использованию» (с.169).
Полно, да были ли в литературе Булгаков, Набоков? Да был ли вообще когда-нибудь русский язык? Прошу простить мне излишнюю (признаюсь) эмоциональность, но прошу понять и мою растерянность после прочтения следующих сентенций:
«Женщины нашего времени много впитали от своих предков» (с.65).
«У него будет и своя память и свое биополе, причем очень мощное, способное впитать знания тысячелетий в считанные секунды» (с.77).
«У косморазведчика была отличная реакция, оставшаяся еще от прадеда…» (с.85).
Тематические подборки цитат, аналогичные вышепреведенной, отлично иллюстрируют компетентность автора в вопросах, которые он столь неосторожно затрагивает. Анекдотичность этих высказываний, подаваемых в книге, как говорится, «на полном серьезе», видна невооруженным глазом. Вот еще одна подборка «стилистических мутантов», из которой следует, что в фантастике Ю.Глазкова ползают предметы, в обычных условиях предпочитающие этого не делать.
«Иван Петрович наконец заснул, чуть тяжелое его дыхание расползалось от палатки и пугало юрких ящериц» (с.198).
