– Куда это ты? – с подозрением глядя на Жюли, спросила Симона.
Неужели она решила, будто Жюли снова идет в гардеробную?
– Я нездорова, – кратко ответила она. – Паскаль говорит, мне нужно отдохнуть.
– Всеобщая любимица, а? – язвительно хмыкнула Симона, но неожиданно надула губы, сузила глаза и сладко пропела: – Между прочим, я сегодня днем видела Николая. Он пришел сюда после обеденной смены.
– Что? – Жюли схватилась за стену, чтобы не упасть. – Что он сказал? Он оставил мне записку?
– С какой стати? – улыбнулась Симона. – Мы с ним о тебе не говорили.
Жюли открыла рот. А Симона, виляя бедрами, зашагала в столовую. Тяжело дыша, Жюли растерянно поплелась в спальню. Выходит, когда она спустилась в машинное отделение и обнаружила там только этот мерзкий матрас, Николай был здесь. Он все-таки пришел сюда. Усталая, она устремилась прямиком к своей постели, но ее внимание отвлек беспорядок на кровати Симоны: макияж, повседневная одежда, дешевые украшения. Жюли вспомнила ее хитренькую улыбочку. Интересно, что Симона задумала? О чем же они говорили, если не о ней?
Зависть Симоны уже не знала предела: сплетни, оскорбления, бесстыдная ложь… Не может быть, чтобы Николай не спросил о ней! А может, Симона взяла у него записку и порвала ее? Или когда он пришел сюда, она заставила его забыть, зачем он пришел? Прошлой ночью Николай сказал, что любит ее, но, может, ему все равно, что одна работница, что другая?
Жюли вынула из шкафчика роман Жюля Верна и легла на постель. Открыв книгу, она достала обе записки Николая. Она сердилась на него, но еще больше сердилась на саму себя. Пробегая глазами по тексту его ужасно безграмотных, выведенных причудливым почерком строчек, она язвительным шепотом стала читать слово за словом.
– «Когда в тот день Вы поймали мою шляпу, – это было знамением. – Да, знамением ее глупости. – Надеюсь, Деве Марии удастся смягчить твое сердце». – Скорее, размягчить ей мозг.
Из книги выпало письмо Лоика, и, глубоко вздохнув, Жюли подняла его с полу. Она сравнила старый, посланный из окопов конверт, надписанный корявым почерком брата, с записками Николая. Чистенькие листы со словами, выведенными в безопасном месте – на океаническом лайнере, – с одним-единственным намерением – ее соблазнить. Если бы только были живы ее братья! Они бы разобрались с подлецом, посмевшим оскорбить их младшую сестру.
Со слезами на глазах Жюли вспомнила один из разговоров с Лоиком, когда им было лет по двенадцать. Они сидели, свесив ноги, на дощатых мостках и рассуждали об истории, которую накануне вечером рассказал им отец. В «Нелепых желаниях» говорилось о том, как джинн предложил бедному дровосеку загадать три желания, а тот загадал такие ужасные желания, что в конечном счете его жизнь стала хуже, чем была прежде. Они с Лоиком грелись под солнцем и рассуждали, какие желания самые безопасные, и пытались придумать такие, которые ни одному джинну не удалось бы обратить во зло.
– Золото! – бросая камушек в воду, провозгласил Лоик. – С ним уж не прогадаешь. Или, скажем, найти сокровища на берегу Сены? Тут тебе сразу и приключение, и деньги.
– Но в рассказах жадность всегда оборачивается бедой, – возразила ему Жюли. – Мне кажется, лучше всего пожелать хорошей работы. Тогда ты сам заработаешь себе деньги.
Она бросила взгляд на океан и указала на огромный лайнер «Франция».
– Вот бы поработать на таком корабле! Приключение так приключение!
Они еще немного поговорили о богатстве, а потом Жюли смущенно упомянула свое менее практичное желание: она завела речь о мужской любви и преданности. Подразнив сестру, Лоик обнял ее за плечи.
– Я уверен, Жюли, что ты когда-нибудь найдешь себе хорошего человека. – Он улыбнулся. – А если не найдешь, всегда можешь рассчитывать на меня!
Жюли перевела взгляд на записки Николая – на буквы с завитушками, на льстивые слова, на необычный подарок. Похоже, ее желания сбылись. Она получила работу, о которой мечтала. Правда, приключением здесь и не пахло, работа была нудной, а жизнь под ватерлинией, без солнца и свежего воздуха, мерзкой. Что же касается мужской любви…
Усмехаясь, она еще раз перечитала записки, смяла их в комок и сжала в кулаке. Получается, что она, как тот дровосек, загадала нелепые желания; и ее, как и дровосека, джинн обвел вокруг пальца.
* * *
Океан по-прежнему бушевал; Констанция сидела одна в каюте, и на душе у нее становилось все тревожнее и тревожнее. Выбросив из головы мысли о страшных морских существах и недостижимой любви, она надела шляпу, перчатки и вышла из комнаты. Толком не зная, куда ей пойти, она решила начать с гостиной – кто знает, может быть, там она снова встретит тех забавных англичан. Однако, к ее разочарованию, на чаепитие почти никто не явился, а у тех, кто пришел, вид был мрачный или тоскливый. (Неужели они тоже устрашились морских чудовищ или вообразили себя в ледяной воде? Или их просто замучила тошнота?) А не пойти ли ей снова в парикмахерскую? Но нет, она все еще прекрасно выглядит. В такую погоду на палубе делать было нечего, а из-за качки в спортивном зале тоже вряд ли происходило что-либо занятное, вроде бокса или фехтования, так что в конце концов Констанция решилась на библиотеку.
Сев в глубокое кресло, она рассеянно перелистывала последний номер «Дамского путеводителя» и размышляла о Серже. Она была разочарована тем, что он к ней ни разу не заглянул, и пыталась вообразить, какие процедуры он проводит сейчас с пациентами. Ей было ужасно не по себе. Она никак не могла выбросить из головы песню «Когда Лузитания пошла ко дну». Как она ни старалась, ей не удавалось заменить ее на другую – «Я воображаю, что нравлюсь тебе».
Констанция грустно вздохнула, бросила журнал на стол и проследила взглядом, как от качки он медленно сполз на пол. Нет, библиотека не то, что ей надо, слишком уж здесь тихо, а она и так столько часов подряд наедине со своими мыслями. Надо искать что-то другое.
Проходя мимо бара второго класса, Констанция услышала смех. Она приостановилась, прислушалась к приглушенным звукам веселья и вспомнила, как приятно провела время с англичанами накануне. «А почему бы и нет? – подумала она. – Может быть, это именно то, что мне нужно».
Констанция открыла дверь и вошла. В небольшой уютной комнате в углу поблескивала хромированная стойка, а позади нее за позвякивающими бутылками сияло зеркало. На табуретах, склонившись над стойкой, сидели четверо среднего возраста мужчин и потягивали коктейли.
Не успела Констанция войти, как все четверо обернулись на нее. Она в нерешительности бросила взгляд назад в коридор, но не двинулась с места, а лишь смущенно улыбнулась. Кто же знал, что здесь одни мужчины? Однако теперь, когда они ее увидели (и продолжали на нее смотреть), ей показалось еще более неловким развернуться и уйти.
