— Мийа, то, что говорила твоя сестра о мученичестве… В том, как она видит это, есть что-то… нехорошее. Это похоже на то, что она желает смерти.
— Нет, Биан, — пробормотала она.
— Наох говорила о смерти! Твоей смерти, смерти чертова количества людей. Община не может позволить себе такие потери.
— Какой выбор дает нам Тау? — резко сказала она. — Наох трезво оценивала ситуацию, когда говорила, что некоторые из нас могут погибнуть. Если мы потеряем мужество, если мы не будем следовать Пути, как она видит его с абсолютной ясностью, мы проиграем. Некоторые из нас всегда будут колебаться. — Слова были бесстрастными и сухими, но даже так они слишком сильно напоминали слова Наох. Она отвела глаза.
Я вспомнил, что говорил Хэньен о настроении, которое как чума заражает отдельную группу гидранов, и никто из них не подозревает о болезни, пока не становится слишком поздно.
— Это предвидение, не так ли? Но должен быть не один Путь, который приведет нас к цели. Я знаю, что ты веришь в это… Я чувствовал, что ты все еще ищешь его. — Я заметил, что она нахмурилась. — Почему мы не можем пойти навстречу Боросэйжу, пока он сам не пришел сюда? Это может привлечь к нам необходимое внимание без чьих-либо смертей. Это может сработать.
— Многие пытались. Мои родители… — Слова были все так же сухи. Я снова вспомнил Наох. — Они мертвы. И Наву. Ты видел, что с ним случилось. Его бросили в тюрьму Тау.
«Болезнь должна быть исцелена, и выжившие обретут Путь», — сказала Наох. Я подумал: имела ли она в виду и Наву?
— Почему Боросэйж разбирается со всем этим? Откуда у него такая власть?
— Он заполняет вакуум, — ответила она резко. — Ни один землянин, у которого достаточно власти, чтобы контролировать его, не затрудняет себя этим в должной степени.
Я выругался про себя. Я посмотрел на свою обнаженную руку, и от вида сетки шрамов, покрывающей мою кисть, у меня засосало под ложечкой. Я потер ее, словно мог стереть с руки.
Джеби строил замок. Я смотрел, как он водрузил на место еще один кубик, как рассыпалось все сооружение. Он сидел, нахмурившись, пиная кубики. Затем молча принялся строить снова. Я оглянулся на Мийю.
— Куда направилась Наох?
Мийа пожала плечами:
— Не знаю… В общину, рассказать нашим об угрозах Тау…
— И о роли в этом чле… патриотов! — спросил я. — О похищении ребенка? Ты для того взяла его, чтобы возник кризис между вами и Тау?
«Нет!» — сказала она с яростью, которую я почувствовал и услышал.
— Тогда для чего же?
— Наох, — пробормотала она, ее мысли соскользнули с моего мозга в тот момент, как что-то исчезло из ее глаз. — Наох сказала, что это необходимо. Я не хотела верить этому. Но… это было необходимо. Она показала мне…
Я поднялся и пересек комнату, стал всматриваться через пыльные стекла одинокого маленького окошка. Я хотел увидеть рифы: они должны быть где-то в отдалении за дымчатыми контурами Фриктауна, но не мог даже солгать себе, что вижу их. Я думал о Киссиндре и о нашей команде, работающей теперь где-то не так далеко. Что сказали им утром обо мне и что они будут думать, когда обнаружат правду — если когда-нибудь обнаружат? Не станут ли мои промахи причиной провала экспедиции, не возненавидит ли меня Киссиндра за все это?
Я дотронулся до запястья, опустил на него глаза. Неважно, чего я хочу: без ленты данных мне нет дороги назад, в ту жизнь, которой я жил на другом берегу реки. На какую-то долю секунды я потерял ощущение реальности, путы запретов спали с меня, и мой образ по кусочкам отправился в свободное падение.
Я моментально собрался, не желая, чтобы Мийа увидела меня таким, не желая, чтобы она думала, что я сомневаюсь в ней. Я стоял к ней спиной, пока не обрел уверенность в том, что стою на твердой земле, все еще во Фриктауне, вглядываясь через тусклое окошко в пустоту.
— Биан, — пробормотала Мийа. Я не сразу понял, что она зовет меня.
— Что? — спросил я. Мой голос звучал как чужой.
Она оказалась едва ли на расстоянии вытянутой руки от меня, когда я обернулся. Я замер в удивлении, даже когда она потянулась ко мне.
— Биан, — ласково повторила она, словно пытаясь мне что-то напомнить. — Ты сейчас один из нас, но Наох права, ты не знаешь, что это значит. Ты должен узнать. Позволь мне показать тебе. Пойдем со мной. — Она взяла меня за руки, увлекая за собой.
Я вздохнул и последовал за ней через комнату. Она наклонилась и подняла Джеби, он потянулся ко мне. Я протянул руки, и Мийа отдала его мне. Вес его маленького тела был довольно ощутимым, чтобы вернуть меня в реальность. Морщинки у глаз Мийи слегка разгладились.
— Мийа, — сказал я, — у нас нет времени. Боросэйж не станет ждать. Мы должны найти способ нейтрализовать его. Тау уже спустил его с привязи.
— У Наох есть план, — повторила она отстраненно, глядя на Джеби. — Она видела Путь. Если мы поверим в ее видение, то не погибнем — победим. Нам будет дано все, что нужно, чтобы переделать наш мир. Я верю ей…
Я промолчал, желая верить так же. Впервые за все время, как я потерял контроль над своим даром, я нашел причину радоваться преградам, которые воздвиг, чтобы ограждаться от мира, поскольку они ограждали и от Наох. Даже когда мы были одни, Мийа не могла объективно оценивать ситуацию, не будучи свободной от паранойи Наох, замутняющей разум. Я только сейчас понял, как много сил Мийа тратила на заботу о Джеби. И как облегчало это обстоятельство задачу для ее сестры.
Мне не хотелось думать так, но Наох использовала ее, намеренно или нет, пользовалась ее доверием, обращала все хорошее в ней против нее же. Наох втягивала ее в мысленную сеть сатохов, пока она не оказалась там так глубоко, что уже не могла смотреть на все своими глазами.
— Кому еще ты веришь? Хэньену? Ойазин? — Она нахмурилась, когда я упомянул Хэньена. Я вспомнил, что говорила о нем Наох — Ойазин, — повторил я. — Мы должны спросить у нее, как видит все это она. Возможно Тау следит за ней. Ты не можешь доставить нас в монастырь?
Мийа кивнула. Она колебалась, но глаза ее прошлись по мне так, словно я наконец сказал что-то, что не вызвало противоречий в ее душе. Я наблюдал, как собиралась она внутренне, почувствовал, как она подготовила меня, ребенка у меня на руках… ребенка внутри меня, боящегося темноты и все же жаждущего ее.
И все изменилось — стало черно-белым…
Мы стояли во внутреннем дворике монастыря, окруженные белоснежными стенами. Группка ребят миновала нас, разбежавшись, подобно спугнутым мышам. Они скрылись в дверях дальше по коридору.
Затем, один за другим, вернулись. Некоторых из них сопровождали взрослые, в основном — женщины. Они молча столпились в дальнем конце коридора, разглядывая нас.
