Ознакомительная версия.
Одним словом, этот наладчик – человек. И это, черт возьми, приятно!
Так приятно, что хотелось об этом думать просто бесконечно, а совсем не думать – про смерть Неримуса.
Байм мог бы и не читать очередную отписку. Он мог продекламировать её, предугадать до последнего знака препинания. По первым словам: «Официальным дополнительным следствием установлено…». Если официальным и дополнительным – то всё ясно, пиши пропало.
Олави Неримус не вышел на связь с прикрепленным старшим инспектором Лихоимом в положенный день: это списали на магнитную бурю. Через сутки зафиксировали пропуск отправления пневмопочты, это было уже серьезно; на третьи сутки вступили в силу положения Оперативного Кодекса о терпящих бедствие[36] и две бронированные машины, разрезая пропечёный воздух Зоны, рванулись к станции наблюдения 19/68, скользя между белоснежным песком и синим небом.
Неримуса нашли в эргокресле рабочего модуля – таком же, как и то, в котором нынче сидит Байм; ну не в том самом, конечно: чуждый суевериям, Байм все-таки засунул его на склад: просто выбросить нельзя, не отчитаешься… Поставил другое, из рекреационного модуля; но оно почему-то барахлило: активный наполнитель кресла нечетко реагировал на форму тела, теперь часто затекала спина. Так вот, предшественник Байма сидел, уставившись в главный монитор, с цанговым карандашом в руке и чистым листом бумаги специальной марки.
Он так на нём ничего и не написал – он только поставил жирную точку. Поставил и обвёл несколько раз…
Ребята говорили, что на лице у него была улыбка.
Никаких внутренних и внешних повреждений организма медэкспертиза не зафиксировала. Неримус, бывший чемпион финской сборной по зимнему плаванию, обладал на редкость хорошим здоровьем, а из биомеханики имел только улучшенные эндопротезы кистей, вставленные в своё время ради спортивных достижений, да биогель в ступнях, для того же самого… Всё это не могло стать причиной смерти. Ни единого известного человечеству патогенного микроба в его организме не обнаружили: он был почти стерилен, как только что из дезкамеры. Все функционировало нормально: сердце, печень, почки, легкие, гипофиз, желчный пузырь и… и всё-всё-всё. Только всё это почему-то отказалось работать. Точнее – легкие почему-то перестали пропускать кислород в кровь. То есть можно было сказать, что он умер от удушья, хотя, по принятой практике, его прогнали через «машину Ромберга»[37] – по сути, конвейер оживления; всё заработало, лёгкие начали выполнять свои функции, но мозг так и не ожил – он умер безвозвратно.
Дикое ощущение: будто человек сам себе сказал – я больше не живу. И перестал жить, точка.
Всё расписано по часам, всё имеет свой хронометраж, все заключено в инструкции и параграфы. Выходить в Зону нельзя до сдвига, надо ждать. Вот через шесть минут время обнулится, и он снова вернется в прошлое. На сколько? Неизвестно. На час, на пять минут или на пятнадцать. Мелочь, а сложно к этому привыкнуть.
Сдвиг бесил всех – а сделать с этим было ничего нельзя!
…Когда еще достраивали военный Сосьвинский космодром, на Белоярке решили сделать удалённый пункт наблюдения за пусками. Первым делом нашли в мерзлоте базальтовую жилу и устроили там, на глубине 65 метров, атомные часы; полный комплекс, с дающими строго определенную частоту генераторами, водородными хранителями частот, и другими приборами – даже с радиооптическим частотным мостом. Полностью автоматизированный комплекс, передающий информацию по кабелю глубокого залегания в Сосьву, закончили как раз в 2054-м, за год до Аномалии.
Зона часы и кабель не тронула.
Это было уму непостижимо, но часы шли. Конечно, исходя из планировавшегося запаса хода, они могли идти ещё двести лет: но никто не ожидал, что песок, вышедший оттуда же, из той самой глубины, на которой они были расположены, их пощадит: при том, что от самого Белоярского не осталось фактически ни следа, он был смолот, как кофе в мельнице, а остатки пожраны Зоной.
Эти часы шли… И очень скоро обнаружили совершенно непредсказуемый характер.
Невероятным образом суперточные часы то отставали, то спешили. Они дважды на дню опровергали СИ, трактующую секунду как 9.192.631.770 периодов излучения цезия. Эта цифра то увеличивалась, то уменьшалась; конечно, на чертовы часы можно было бы и плюнуть, но…
Но Зона начала давать людям небольшой шанс предсказать хотя бы малую толику своего скверного характера. Например, песчаные бури и смерчи стало возможным прогнозировать, равно как и электромагнитные возмущения – Байм не знал, как это делали, но, например, извещение о сегодняшней магнитной буре после сдвига он получил вчера вечером и через шесть минут мог знать её точное время. По часам под Белояркой можно было с грехом пополам определять наилучшее время для прохода транспортных дирижаблей – это были всегда одни и те же часы, этим активно пользовалась «Самотлор Дистрибьюшн» для доставки людей, грузов и техники.
В итоге в полдень и в полночь определяли новый сдвиг времени «по Белоярке» и все часы на территории Зоны вручную или автоматически переводились…
Чаще всего назад.
Зона щедро давала человекам «лишние» пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а то и час. Как будто на что-то ещё надеялась.
Байм перевел дыхание и облизнул губы. Смешной жест: в детстве его настойчиво отучали от этого. Негигиенично, и некрасиво. Но жест остался, движение запало в какую-то из клеточек мозга и повторялось, безотчётно. Он пытался избавиться от этой дурной привычки сам – не получилось.
Впрочем, он уже не следил за собой сам, да и кто будет делать ему замечания на станции?
Три года в одиночестве…
Чвак! Старые цифры на табло моргнули зеленоватой вспышкой и обозначили новые показания: 10:22. Зона кинула им ещё тридцать восемь минут с барского плеча – опять арготизм, да… Теперь, пока общее, континентальное время не дойдет до полуночи, сбоев не будет.
Пора выходить на периметр: магнитная буря начнётся в 13:20 АТ, он успеет снять показания.
И главное, надо проверить Шишечку.
Шишечка уже занимал большую часть лабораторного модуля. Для того, чтобы обеспечить его комфортом, пришлось потрудиться и соорудить подобие клетки из дюралевых трубок – Байм даже не помнил, откуда он их взял, где нашел, и для чего они предназначались на Станции! – а на трубках расположилось всё то, что безумно нравилось Шишечке…
Ультрафиолетовые светильники давали ему достаточно света; и в принципе, иногда, особенно в периоды затяжных магнитных бурь, когда все в Зоне глохли и слепли, включая аппаратуру служебной фиксации в помещениях и визуальную разведку с патрульных дирижаблей, Байм открывал шторку на верхнем окне из армированного стекла и давал Шишечке краткую возможность наслаждаться солнечным светом; хоть и не совсем настоящим, рассеянным – ведь солнечного диска в Зоне никто и никогда не видел, но это всё-таки был солнечный, и никакой иной свет. Конечно, такие ванны полагалось принимать ему не менее шести часов в день, но где их взять, эти шесть часов? Байм терзался, но из соображений конспирации слишком часто натуральным светом своего любимца не баловал.
Также на металлическом корсете висели датчики температуры из ЗИПа[38] станции: она должна колебаться в пределах от 22 до 26 градусов Цельсия, никак иначе. Простейшее электронное устройство регулировало её постоянно. Питательную смесь Шишечка получал всегда, составить её оказалось делом несложным – сложнее было получить химикаты, которые Байм правдами и неправдами выпрашивал, выменивал и даже покупал и всех… Точнее, у тех, кому мог без особого риска признаться в существовании Шишечки.
Самое сложное дело заключалось в воде. Поить это нежное существо рециркуляционной, «технической» водой Байм не рисковал. Питьевая же, или дистиллированная, получаемая с помощью штатного кислородно-водородного топливного элемента, подлежала строгому учёту. Приходилось порой отказывать себе в душе, чтобы скопить этой воды на две святые траты: мытье рук после санузла и на Шишечку.
Его изгибающиеся по ширине желобками, сочно-зелёные сверху и светло-палевые снизу – листья вымахали уже на добрый метр над контейнером с пескоземляной смесью – тщательно удобряемой, и в целом перспектива представлялась неплохая…
Главное: Байм совершенно не представлял себе, как Неримусу удалось протащить на Станцию живой ананас, да ещё успешно посадить его.
И главное: как это растение не уничтожили, с составлением акта тогда, когда в рабочем модуле обнаружили мёртвого Олави?!
Это казалось настоящим чудом.
Ознакомительная версия.
