домов уже бежали с канистрами и вёдрами любители халявки.
– Вот он – народный бунт! Ужасный и бессмысленный! – прошептал побелевшими губами Cашка Машкин и тут же гласом трибуна возгласил:
– Товарищи! Соблюдайте гражданскую дисциплину! Вы стали свидетелями достижения современной нанотехнологии – голографического явления квасных бочек народу!
– А ты кем будешь? – тут же заорали из толпы. К Машкину подскочил один из гонфалоньеров вольного кваса и шлёпнул его пластмассовой канистрой по лысине. – Устроили тут масонский заговор! Эксперименты на народе ставят! – круглые Сашкины очки в джон-ленноновской оправе брякнулись на асфальт и разбились. Санёк растерянно закрутил башкой и выдал:
– Экологов бьют! – но как раз в это время в отдалении послышался вой полицейской сирены, Сашка пискнул: – Бежим! – и без подготовки взял низкий старт.
Во мне сработал рефлекс уличного пацана, и я припустился следом, увлекая за собой Лайзу.
– Нет, люди еще не поняли, не прозрели! – констатировал Машкин, потирая набухающую на лбу шишку. – Не созрели! – мы тормознули через пару кварталов, забежав в подъезд с дверью без кодового замка. – Толпа! А она что не заходит? – Санёк кивнул на топчущуюся на улице у подъезда Лайзу.
– Не может. Трансляторы голоиллюзии на воздушном шаре подвешены. Лучи в подъезд не проникают.
– Так нам на пляж надо! – выдал рационализаторскую идею наш эколог-маркетолог. – Там ее проецированию ничто мешать не будет!
На пляже Лайза быстрёхонько скопировала на себя самое откровенное мини-бикини из арсенала присутствующих дам и разлеглась на песочке. Мы с Сашкой устроились по флангам и принялись отвечать на дурацкие вопросы, начиная с того, зачем люди загорают – не проще ли покраситься? – и кончая глубокомысленным: “Зачем убегать, когда едет полиция?”
Если честно, то после стольких месяцев, проведенных среди океанских просторов, лежать, ткнувшись носом в вонючий пляжный песок, мне было скучно.
– Ты почему молчишь? – поинтересовалась Лайза, выслушав пару лекций в исполнении Машкина о защите природы и пользе веганства.
– Ему бы музон позабойней, – попытался унизить меня в Лайзиных глазах Сашка, чувствуя, что сам он с каждым словом об экологии растет в глазах девушки до эверестовских высот.
– Музон? Пожалуйста! – не поняла иронии девушка. Опять послышался звук лопнувшего мыльного пузыря, чуть выше по течению реки вдруг возник плот с четверкой приплясывающих на нем На-найцев, и на всю округу загремело “Фаина, Фаина!”
По пляжу прокатилась судорога. Дюжины две самых отважных загорающих бросились в воду и, поднимая брызги брассом, кролем и просто саженками, ринулись к плоту. Но тот, словно управляемый матёрым лоцманом, ловко лавировал между мокрыми головами водоплавающих граждан, не давая им дотянуться руками до своих феерических бортов. С последними тактами “Фаины” прибавил ходу и, оставляя за флагом гребущих и саженками, и кролем, скрылся за поворотом.
– Понравилось? – спросила Лайза. – Кого еще запустить! – я не успел рот раскрыть, как встрял Машкин:
– Здоровски! А демонстрацию у горадминистрации можешь?
– Это как?
– Ну, чтобы народ ходил колонной и чего-нибудь требовал!
– Запросто! – мне опять послышался звук лопнувшего в отдалении мыльного пузыря, и до пляжа донесся смутный гул, в котором можно было различить созвучия типа: “Земли и воли!”
“Все на субботник!”
“Даешь коллективизацию и электрификацию!”
– Это совсем не то! Быстрее туда! – взмолился в запале воспаленной гражданственности Санёк. – На месте разберемся! – вокруг здания горадминистрации кругами ходили парадные каре стахановцев-путиловцев, словно сошедших со сцен кинофильма “Мать” по роману Горького, солдатики в папахах с красной лентой наискосок и революционная матросня в клёшах и бескозырках, лихо заломленных у кого на затылок, у кого на ухо. Видимо, тот, кто наполнял контентом жесткий диск управляющего Лайзой компьютера, именно так представлял себе протестные массы. – Пусть потребуют отмены вырубки деревьев скверах! И отказа от животной пищи!
– Не губите дерева, мужики, не губите! – дружно заскандировали путиловцы, солдатики и матросики. – Кто сейчас котлету съел, тот на ужин окосел! – ошалевшие обитатели горадминистративных кабинетов едва не вываливались из окон, созерцая это представление, и махали руками, пытаясь отогнать голографические видения, словно стаю мух.
Полиция на этот раз появилась без предупреждения. Воронок преградил дорогу колонне демонстрантов, но та на ходу развернулась на 180 градусов и бесследно исчезла за памятником вождю мировой революции, торчащему у горадминистрации со времен построения развитого социализма.
– Кто организатор митинга? – через секунду посреди площади топтались только мы трое, и к нам с разбегу подлетел начальник наряда.
– Я! – доброжелательно вымолвила Лайза.
– Ты что, сдурела? – буркнул ей на ухо. – Вали отсюда, если можешь!
– Что значит “вали”? – забеспокоился молоденький капитан. – Сопротивление при задержании?
– Ты что, командир? Какое сопротивление? – я попытался заартачиться, но мне тут же заломили руку за спину. Очевидно, долгое пребывание на нефтяной платформе наложило на мой облик нечто, не внушающее доверия служителям правопорядка. – Вы что? Больно же! – Лайза мельком глянула на меня, послышалось нечто вроде звука лопнувшего мыльного пузыря, парадная дверь горадминистрации распахнулась, и оттуда вывалил вполне половозрелый африканский носорог. Подслеповато щурясь, нацелил рог прямо на капитана и потрусил в нашу сторону.
– Это что? Как? Стоять! Стрелять буду! – капитан выдернул из кобуры Макарыча и пальнул в воздух. Животное даже не убыстрило шаг, но наклонило голову, словно собиралась поддеть капитана под брючный ремень.
Бах! Бах! Бах! – капитан разрядил в носорога всю обойму, но пули даже не оставили следов на его шкуре. Правда, позднее, все семь нашли в стене горадминистрации, в результате чего капитан получил от старшего товарища замечание:
– Ну кто так стреляет?
Когда до животного оставалась пара метров, Сашка Машкин завопил: “Спасайся, кто может!” – и стартанул наискосок площади. Носорог прищурился, развернулся и потрусил за ним следом. Наша группировка облегченно вздохнула.
– Ну, Машкин попался! – злорадно вздохнул державший меня полицейский: Сашку сотрудники знали в лицо, и он порядком уже достал всю правоохранительную систему своими экологическими митингами и голодовками в поддержку веганского движения.
– Догонит ведь! – буркнул капитан. – Вызовите скорую! А этих двоих в отделение!
– Руки! – услышал возмущенный голос Лайзы. Через мгновение она выскользнула из кольца правоохранителей, вскочила на влетевший на площадь открытый “Ламборгини”, сделала ручкой и умчалась с такой скоростью, что капитан даже поперхнулся своим “Стой! Стрелять буду!”
Так, по результатам противодействия многотысячной манифестации, я оказался единственным задержанным. В отделении пришлось долго и нудно рассказывать, что шел по улице, увидел, что снимают кино про революцию, остановился посмотреть, а глагол: “Вали!” – вовсе не был произнесен мною в повелительном наклонении и не может быть квалифицирован как подстрекательство к неповиновению полиции. Не знаю, чем бы дело кончилось, но часа через полтора капитану вдруг позвонил кто-то, при чьем звуке голоса капитан встал в стойку “смирно”, не отрывая
