— Практически, — сказал Борис, — он сожрал нас без борьбы. Если бы не уникальное пси-поле Димы, с ним произошла бы та же история. Так что выбор Цербаева оказался правильным.
— И все-таки в гипотезе серьезная червоточина. Гасси с компанией Нус не тронул, а нас проглотил. Почему? Никакого намека на истинные цели миссии. Зондирование через экраны корабля, полагаю, невозможно. Как он нас раскусил? — Евгений посмотрел на Дмитрия.
— «Проглотил, раскусил» — бедняга, ты совсем подвинулся рассудком на желудочно-кишечной почве. Так вот, Гасси-то шутил без задних мыслей, он вел себя свободно и естественно, как глухарь на току. А в нас жила внутренняя тревога, которую мы не смогли скрыть никакими отработанными на Земле приемами. Вот Нус и разгадал, а, может быть, только заподозрил обман. И ударил. То, что он не пробил блок на этот раз, еще ничего не значит. Мы не знаем его силы. — Родчин нахмурился и замолчал.
— Но мы живы, мы свободны. И ключица у Димы срослась. Свяжемся с Калиной и продолжим. — Евгений вопросительно глядел на Дмитрия. — Мы не можем однозначно утверждать, что гипотеза порочна.
— Как и считать ее справедливой, — сказал Борис.
— Тем больше оснований продолжать. Пошли, свяжемся с «Угличем».
— Сразу видно, ты давно не бывал в навигационном отсеке. Иди, взгляни на пульт связи. И прихвати Бориса, ему тоже полезно посмотреть.
— Что-нибудь с пультом? — забеспокоился Евгений. — Поврежден?
— Слегка. Всмятку. И если бы только связь. Мы даже взлететь не можем. Это к вопросу о том, до какой степени мы свободны.
— Наша работа? — спросил Борис.
— Чтобы быть точным, скажу так: ваших рук дело.
— Значит, сигнал на «Угличе» принят, и они будут здесь…
— Через двое суток, — сказал Дмитрий.
— Вот и славно. Надеюсь, на кухне все цело? Не говори мне, что я своими руками причинил ущерб этому святому месту.
— Там все в порядке.
— Видишь, Нус не всесилен. Он не смог нахлобучить на тебя колпак. И он оставил нам кухню. Борис, приступай. И помни, в эти минуты ты повар, а не углежог. Между яичницей зажаренной и яичницей кремированной, которую ты подал в прошлое твое дежурство, имеется ощутимая разница, в каковой я и предлагаю тебе незамедлительно разобраться…
Глава вторая. БОЛЬШЕ ШУТОК, ДРУЗЬЯ!
— По-моему, Гасси — осел, — сказал Евгений и опрокинул в пасть еще колпачок с прохладной горьковатой жидкостью. — Столько болтать о тыквах-орехах и ни звука об этом чуде.
— Бокалы вина вместо шишек — и впрямь чудо! — Борис кивнул. — Гасси умышленно отвлекал наше внимание от главного. Свинство какое. Что-то блеял о цветах, чирикал о лужайках. Змей! Дима, дай-ка еще колпачок.
— Возьма два, — радушно сказал Родчин. — Сколь любопытно, друзья мои, это сочетание в Гасси черт меньших наших братьев, висящих на различных ветвях классификационного древа. Скажем, непарнокопытный осел и парнокопытная свинья, нечто пернатое, коли он чирикал, и пресмыкающееся, то бишь змей, а уж раз блеял, то не обошлось без семейства полорогих…
— Закрой фонтан и отвлекись от классификационного древа. Заберись лучше на это древо, под которым так славно лежать, и пополни запас сих конусообразных сосудов, — Евгений обнял ствол и прижался к нему толстой щекой.
— Н-не полезу.
— Это почему это?
— Н-не рационально. Лучше мы потрясем это классифици… классификаси… это замечательное древо, и нусообразные соседи… сосуди… попадают сами.
— Ниии…
— Что такое?
— Ниии… низя.
— Это почему это?
— Они разобьются и разольются.
— Кто?
— Соседи.
— Чьи?
— Не помню. Забыл.
— И я забыл, — сказал Борис.
— А ты что забыл? — спросил Дмитрий.
— Я забыл, что я забыл.
— Молодец!
— Кто? Я?
— Женька молодец. Видишь, он уже лезет.
— На дерево?
— Нет, на осла.
— А-а-а, на Гасси.
— На другого. Гасси улетел.
Дамианидис, пыхтя и теряя венок из белых махровых цветов, карабкался на спину приземистого рыжего животного, тайной печалью глаз похожего на корову. Устроившись, он оглядел товарищей и с чувством продекламировал:
Как-то два старика из Тбилиси
Молодого вина напилися.
Тот, что больше был пьян,
Улетел на Уран,
А другой не покинул Тбилиси.
— Боря, — сказал Родчин. — По-моему, это человек бросил нам в лицо оскорбление.
— Ты так считаешь?
— Я так считаю.
— Ну, раз ты так считаешь, то так оно и есть.
— Безусловно.
— Стало быть, мы должны ответить обидчику.
— Несомненно.
— Кто будет отвечать?
— Ты.
— Ты так считаешь?
— Я так считаю.
— Ну, раз ты так считаешь, то так оно…
— Эй! — сказал Дмитрий. — По-моему, мы пошли по второму кругу. Так нам не выбраться. Ну же, отвечай обидчику.
Игельник вдохновенно откинул голову и простер руку.
Один старичок из Одессы
Был резвей молодого повесы.
Он без меры кутил
И кондрашку схватил
В двух шагах от Привоза в Одессе.
— Молодец, — сказал Родчин. — Ты дал ему достойную отповедь.
— Однако, у него есть осел, а у нас нет, — обиделся Борис.
— Я вижу, — хмуро сказал Евгений, — вы оба смотрите на меня с завистью, как Моисей на реку Иордан с горы… Борька, с какой горы Моисей смотрел на Иордан?
— Я забыл. Я же сказал, что забыл.
— Действительно, что-то в этом роде ты говорил.
— Женя, ты не дашь нам прокатиться? — спросил Игельник робко.
— Не дам.
— Своим друзьям?
— Не дам.
— С которыми ты делил все тяготы дальних странствий?
— Н-не дам!
— И не надо. Правда, Дима?
— Святая правда. Мы не в обиде. Наш друг в беде. Он пьян. А кто злообычен в пьянстве и более дней в году пьян нежели трезв бывает, того надлежит брать за крепкий караул.
— П-р-р-авильно. Ты возьми его за караул, а я, Дима, полез.
— Полез — это хорошо. А куда?
— Я, Дима, наверх полез. Я должен заботиться о насущных нуждах своих друзей.
— С которыми ты делил все тяготы.
— Именно.
— Вперед!
— Вперед!
— И пусть твоим девизом будет — эксцельсиор!
— Пусть. А что это значит?
— Забыл.
— А я вспомнил.
— Что значит эксцельсиор?
— Нет. Я вспомнил, с какой горы Моисей смотрел на Женьку. С горы Нево.
— А зачем Моисею понадобилось смотреть на Женьку?
— Вот это я забыл.
— Ну ладно, вспомнишь — расскажешь.
— Обязательно. Так я полез?
— Обязательно.
