Она спустилась в подвал. Акация росла в той подземной коробке, которая была как раз под спальней. Старуха несла в руке большую свечу, потому что фонарик так и остался в подвале. Фонарик уже не горел, его батарейка кончилась.
Старуха поставила свечу на пол. Чернильно-черные тени заметались в углах. Акация лежала, обнимая умерший фонарь, обвиваясь вокруг него совсем по-женски.
"Потому что вы одинаковые", - вспомнила Старуха. Она была в тяжелом ночном халате без пуговиц, только с пояском. Она развязала пояс и халат упал на влажную землю. Длинная шея, длинные ноги, длинные пальцы - то, чем она всегда гордилась.
Она посмотрела на свою ладонь и пошевелила длинными пальцами.
- Да, мы действительно одинаковы, - сказала она вслух и посмотрела на акацию. Акация обнимала мертвый фонарь. Ей не было дела до Старухи.
Старуха вернулась в спальню, легла и скоро уснула. В эту ночь ей не снилось ничего.
- Сегодня ты можешь пойти на улицу понгулять, - сказала она мальчику утром.
- Ты меня отпускаешь?
- Да. Делай что хочешь.
И мальчик ушел. Она набрала номер, вычитанный в рекламной газетке, и вызвала рабочих. Рабочие приехали часа через два.
- Эй, хозяйка, что прикажешь? - спросил тот, что постарше, и подмигнул.
Она не удивилась этому.
- Не зови меня хозяйкой, у меня имя есть.
- И как же тебя зовут? - спросил рабочий.
- Нина.
Имя лопнуло на языке, как пузырек.
Она уже на чувствовала себя Старухой. Сейчас ей подмигнул мужчина. И впереди было ещё немало жизни.
- А по батюшке?
- Просто Нина.
- А что, просто Нина, нальешь?
- Налью.
Она налила и рабочие взялись за дело. Они сняли замки и прололбил пол в спальне. Нина помогала им отворачивать ковер. Тот, что постарше, толкнул её плечом и она токнула его в ответ.
Потом подмигунла и рассмеялась.
- Зачем тебе долбить пол? - спросил рабочий.
- Пойдем, покажу.
Она провела его в подвал и вдруг уронила фонарь. Рабочий сжал её так, что затрещали кости.
- Ты не то, что моя старуха, - прошептал он.
- А что, твоя так плоха?
- Толста стала очень и ленива.
- Сколько ей?
- Моложе тебя.
- А я, значит, лучше?
- А ты лучше, - сказал рабочий и сжал её ещё силнее.
Темноту прорезал лучик и штукатурка посыпалась на их головы.
- Ах, чтоб тебя, - сказал рабочий и очень складно выругался.
В подвал вошел свет. Акация лежала на полу. Нина заметила, что на её стеблях все же есть маленькие листочки.
Рабочие продолбили небольшую дырку и аккуратно обмазали её цементом. В цемент они вмазали резиновую трубочку для полива. Нина снова застелила ковер и без сожаления прорезала в нем дыру.
Она ждала вечера, но мальчик не вернулся. Еще через два дня из отверстия показался стебель. На нем были почки. Еще через неделю почки выбросили листья и подземное чудовище превратилось в обычное маленькое деревце.
Обыкновенная акация росла в теплой комнате всю зиму. Впрочем, не совсем обыкновенная. На ней совсем не было шипов. Наверное, шипы остались внизу.
Следующий вечер в честь себя самой Нина уже не првоводила. Ей было не до стихов. В начале лета у неё родилась дочь. Первые месяцы девочка много болела, но потом окрепла.
Прошло ещё полтора года. Нина вспомнила о почитателях своего таланта и разослала им письма. Был канун Нового Года.
Первой приехала графоманка. Она привезла четверых собственных поклонников.
- Это ваши поэтические внуки! - гордо обьявила она.
Поэтические внуки скромно покивали головами.
- Эта женщина - наш новый Пушкин, - сказала графоманка, - точвнее, ваш старый Пушкин - эта старая женщина, то есть ещё совсем не старая.
Графоманка совсем запуталась в собственных словах.
Пришли и другие гости, почти все старые поклонники.
Маленьккая Оленька в свои полтора года уже резво бегала по комнатам и не плакала, даже если спотыкалась. Она вполне прилично умела говорить и умела писать печатную букву "А". Она так же знала наизусть несколько маминых стишков.
- А где у вас елка? - спросил кто-то из гостей.
- Сюда, - сказала Оленька.
- Не может быть, - сказала графоманка, - деревья не цветут зимой!
- Это секрет, - сказала Оленька, - наша елка всегда цветет зимой.
Она стала под акацию и прочла из маминых стихов:
Я - гулкий колокол,
но - только ты звонарь.
Коснись меня
и я начну звучать...
- Это, конечно, совсем не детские стихи, - обьясняла графоманка своим поклонникам.
- Но мать тоже старовата для "коснись меня", - выразил мнение один из поэтических внуков.
- Она гений, а гений всегда молод, - сформулировала графоманка.
Внуки кивнули головами.
Оленька прочла ещё куплет и остановилась. Поклонники зааплодировали. Девочка слегка покраснела и улыбнулась замечательной невинной улыбкой.
- Как пахнет цветами! - сказал один из поклонников. - Дерево действительно живое.
ИСКУССТВО РАЗЖИГАТЬ КОСТРЫ
Артур Белолобов умел правильно мыслить. Однажды ему в руки попала книжка с самодовольным названием: "Учись правильно мыслить". Артур прочел книгу, царапая поля карандашными птичками. Книжка была не только самодовольна, но и самовлюблена; она грешила жирным шрифтом, выкрикивала в ненужных местах, а в нужных бубнила; те места, где вообще не было смысла, обильно посыпала буковками, длинные фразы шелестели хвостиками и обижались, если Артур не ставил возле них птичек. Артур принял правильное решение: отдал книгу сестре Аленке, чтобы та училась мыслить. Сестре Аленке было тогда девять лет и она читала все подряд, не брезгуя и материалами партконференций. Материалы были похожи друг на друга как братики-погодки, и на каждом седьмом чернела чертова метка. Но Аленке было все равно. Аленка вечно подворачивала ноги, спотыкалась, ушибалась, все ломала, рвала и роняла, росла бестолковой, симпатичной и довольной жизнью. Замуж выскочила в шестнадцать, уехала на восток и сгинула навсегда в бескрайних восточных землях. "Для девочки несложно стать взрослой", - сказал тогда отец.
Артур Белолобов любил книги. Любимейшим его занятием было взобраться со свечой на чердак, полный пыли, стружек, усохшего до каменности шиповника и желтой газетной трухи, и перебирать старые томики, почти распадающиеся в пальцах - томики с оторванными корешками, совсем без обложек или с приложенными картонками. Он перекладывал книги так и этак, а свеча таяла, ярчала, вечер наливался темнотой, огневые лучики тянулись и дотягивались до самых потаенных деталей чердачной анатомии. Сквозь синее окно вздрагивала звезда, вечер креп, набирал силу, акация у ворот желто светилась, облитая теплым светом из окна. Ощупав пальцами каждую книжку, Артур брал первую попавшуюся и начинал читать. Гасла звезда за окном, исчезало окно и дом, время засыпало, ненужное, память, как заброшенное поле, зарастала густым бурьяном, со страниц сходили люди и начинали жить своей альтернативной жизнью, более настоящей, чем настоящая. В доме отца плохих книг не держали - Артур долго был уверен, что плохих книг не бывает вовсе, тень этой уверенности скользила за ним всю жизнь. По улице ходили люди, смеялись, пели песни, запрокидывали головы в звездопады, целовались, прижимались, ругались и буянили, чтобы было о чем вспомнить в мутном будущем, а Артур Белолобов сидел у свечи и становился мудрее с каждой прочитанной страницей.
