Гарри сказал, обращаясь к Чику:
— Я вижу там, наверху, Куин!
Гарри обогнул остальных и взбежал по высокой лестнице. Через несколько минут он уже гладил любимицу по голове. Она подняла глаза и повиляла хвостом, чтобы выразить свою радость. Но радость эта не была слишком уж бурной. Что-то в ней было не таким, как в прежней его овчарке. Она взглянула на него, потом на скопившихся внизу людей, после чего высунула язык, словно в ожидании. Потом она вернулась на свое место и продолжила нести вахту, совсем как кто-нибудь из ее сородичей на страже стаи овец.
Собака была серьезна. Затем Вендел скажет, что ему смутно показалось, будто она уже и не собака вовсе, а всего лишь орудие в руках судьбы.
— В чем дело, старушка? — спросил он. — Они тебе не по душе?
В ответ Куин тихонько заскулила. Она снова подняла взгляд и перевела его на толпу. После чего опять издала тот же звук, с коротким воем в конце.
Гарри повернулся к остальным. Никто никак не прокомментировал то, что он сделал. Геос немедля провел процессию к небольшой, наполовину скрытой двери, за которой находилась узкая винтовая лестница из шоколадного цвета камня. Геос остановился.
— О Харадос, желаете ли вы, чтобы здание опустело?
— Желаю. Вскоре нам понадобится свободное место.
В сопровождении двух королев, Рамда вернулся в основную часть храма. Доктор Холкомб, Гарри и Чик остались одни.
Профессор достал записную книжку. В ней была начерчена карта или схема, дополненная несколькими пометками.
— Мы трое, — сказал он, — сейчас заглянем в «Слепое пятно». Эта лестница ведет в секретную комнату внутри основания большой лестницы. В соответствии с данными, которые я нашел во дворце, и моими собственными подсчетами, нам предстоит открыть кое-какие тайны «пятна».
Он первым пошел вверх по ступенькам. В конце пролета их ожидала пустая голубого цвета стена. Не было видно никаких признаков двери, но перед стеной находилась невысокая платформа, в центр которой был вставлен странного вида красный камень. Профессор сверился со своей схемой, потом открыл черный портфель. Оттуда он извлек еще один камень — тоже красного цвета, но не такого насыщенного. Он прикоснулся им к камню в платформе и принялся ждать.
Не прошло и минуты, как место соприкосновения загорелось светом. Гарри и Чик сразу увидели нечто такое, чего раньше в стене не замечали — не то ручку, не то кнопку. Доктор резко потянул ее на себя. В стене тут же открылась дверь.
Они прошли в другую комнату. Она была небольшой — может, около тридцати футов в ширину, с каменными стенами и низким потолком. Со всех сторон лилось мягкое, естественное свечение. Никакой обстановки здесь не было. Однако в центре подвала, занимая чуть ли не всю его верхнюю часть, повисло, словно на невидимых веревках, нечто безукоризненно белое. Если бы не его размеры и цвет, его можно было бы принять за огромный, лежащий горизонтально точильный камень, замерший в воздухе без какой-либо заметной глазу опоры. Они могли различить узкую щель между его краями и потолком, а прямо вдоль нижней кромки тянулась цепь маленьких, горящих на свету камней, соответствующих по окрасу и расположению цветам Харадоса — они, чередуясь, горели красным, синим и зеленым.
Профессор зажег электрический фонарь и поднял его, чтобы показать, что разрыв между камнем и потолком нигде не нарушается. Потом он пересчитал камни на нижней грани. Чик насчитал двадцать четыре. Троих не хватало — значит, всего должно было быть двадцать семь.
Доктор отметил расположение троих пустых углублений и, достав из кармана мерную ленту, принялся измерять расстояние между ними — они были широко разбросаны по замкнутому кругу. Потом он повернулся к Чику и Гарри.
— Вы знаете, где мы?
— Под Пятном Жизни, — ответить было нетрудно.
— Вы находитесь в Сан-Франциско!
— Да нет же… не в… — Чик запнулся, колеблясь.
— Да. Именно. Это дом 288 по Чаттертон-Плэйс — дом «Слепого пятна», — он дал им время осознать услышанное, прежде чем продолжить: — Гарри… вы сказали, что в ту последнюю ночь Хобарт Фентон был с вами?
— Хобарт и его сестра, Шарлота. Помню, они приехали в последнюю минуту. Слишком поздно, сэр.
Профессор кивнул.
— Что ж, Гарри, есть вероятность, что Хобарт сейчас не далее чем в двадцати футах от вас. Шарлота, наверное, сидит вон там, — он указал куда-то рядом с Гарри, — и вполне возможно, что тут еще немало людей. Без сомнения, они трудятся не покладая рук, пытаясь решить загадку. К сожалению, всё, что им доступно, — это строить догадки. Ключи у нас. Точнее — должен себя исправить — у нас знания, а у них ключи.
— Ключи? — Гарри жаждал узнать больше.
Профессор указал на пустые углубления в большом белом камне над их головами.
— То есть эти три недостающих камня. Пока они не будут возвращены на место, «пятно» нам неподвластно. Я нашел два из них, прежде чем попал сюда. Полагаю, вы оба помните голубой камушек?
— По мне, — кивнул Чик, — мы никогда его не забудем! Верно, Гарри?
Профессор улыбнулся. Он держал фонарь прямо под белоснежным камнем, в том месте, которое было бы точкой пересечения, если бы между тремя выпавшими камнями провели линии, а в центре расположился треугольник. Доктор поднял руку и коснулся поверхности. Она была слегка шершавой в этом месте, словно замерзла. Потом он провел пальцами по камню вокруг этой точки.
— Ага! — воскликнул он. — Так я и думал! Это нам ощутимо поможет. Чик, положите руку вот сюда. Что чувствуете?
— Шершавость, — ответил Чик, коснувшись точки пересечения. — Едва заметную, но еще холод и… и притяжение.
— А теперь пощупайте здесь.
— Тоже холод и притяжение, доктор, но на ощупь гладко. Что это доказывает?
— Давайте выясним; вам понятно значение термина «электролиз»? Отлично. Что ж, должна быть еще одна подсказка — не точно такая же, но дополнительная, или, скорее, дополняющая, — с земной стороны. Возможно, один из вас наткнулся на нее, проживая в доме, — профессор пристально посмотрел на обоих спутников. — Вы не находили пятна или чего-то в этом роде на стенах, потолке или полу в какой-либо из комнат?
Оба покачали головами.
— Ну, оно должно там быть, — нахмурился доктор. — Я уверен, что, если бы мы вернулись сейчас, то смогли бы отыскать такое явление. С этой стороны его очень легко объяснить: это всего-навсего расщепляющий эффект тока, постоянно воздействующий на точку контакта или пересечения. Воздействуя на этой стороне, он наверняка оставляет какие-то следы и на той.
Уотсон все еще водил пальцами по белому камню. Он однажды уже чувствовал этот холодный магнетизм — когда стоял босиком на «пятне» во время поединка с Сенестро.
— Из чего он сделан, профессор?
— Этого мне выяснить не удалось. Я бы назвал это нейтральным элементом в силу отсутствия более подходящего термина — нечто, что соприкасается с обеими частями спектра.
— Обеими частями спектра?
— Да — насколько позволяет это объяснить мой ограниченный словарный запас. Если помните, тогда, во дворце, я показывал вам несложный эксперимент. При помощи индукторного генератора я извлек первопричину железа из эфира и создал металл. Только это было не совсем железо, но его томалийский эквивалент. Будь вы на земле, то не увидели бы ничего — даже меня. Я был не в той части спектра. Кроме того, вы видите здесь цвета Харадоса: алый, зеленый и голубой, а между ними — полутона, переливы и оттенки. Будь вы по другую сторону, вы бы их не различили. Это не совсем знакомые нам цвета, но тождественные им здесь, с этой стороны «пятна». Как я уже сказал ранее, в конечном итоге все сводится к эфиру, к скорости и колебаниям — и, конечно, нашей способности к восприятию, ограниченной пятью чувствами землян. Просто задумайтесь на секунду, насколько узко мы мыслим! Всего пять чувств — да даже у насекомых их шесть. А теперь представьте, что вся материя, если разобраться — это разделенный и конденсированный эфир, сосредоточенный в разных математических пропорциях, коих столько же, сколько частиц во вселенной. Из всего этого наши пять чувств способны извлечь поистине лишь крупицы сведений. Это один из способов объяснить «Слепое пятно». Оно может быть всего лишь еще одной частью спектра — не просто неисследованной разновидностью инфракрасного или ультрафиолетового диапазонов, но отдельный диапазон, сосуществующий с тем, который мы, как правило, и воспринимаем, и мелькающий в проемах, кои мы, с присущей нам ограниченностью восприятия, принимаем за постоянные спектры. Я излагаю эту мысль скорее как предположение. Это вовсе необязательно единственное возможное объяснение. Давайте двигаться дальше. Помните, мы все еще на земле. Кроме того, мы в Сан-Франциско, хотя по-прежнему находимся в Маховисале. Это дом 288 по Чаттертон-Плэйс и в то же время — Храм Колокола. Если моя теория верна, эта же точка может соответствовать еще сотне или тысяче других мест. Это нам еще предстоит проверить. Итак, что это значит? Только лишь то, господа, что мы, люди с пятью органами восприятия, не смогли осознать истинного значения слова «вечность». Мы смотрим на звезды, воображая, будто бесконечность можно найти только в неограниченном пространстве. Мы и не догадываемся, что бесконечность — в нас самих! Конечными нас делают только наши же пять чувств. Как только мы поймем это, так называемое царство духов станет вполне осязаемой действительностью. Мы начнем ощущать потустороннее. Наш пяти-чувственный мир — всего лишь весьма узкая стадия вечности. Осязаемое и сверхъестественное суть одно и то же. Вот почему мы видим в томалийцах духов, а они относятся к нам точно так же. Это вопрос сугубо чувственного восприятия и границ, которые можно описать парой слов — «точка зрения». Точка зрения — вот к чему всё сводится. Нет такой вещи, как несуществующее, однако совершенно точно есть такая вещь, как относительность, а, значит, все проявления жизни реальны. Конечно, я ничего этого не знал, пока не обнаружил «Слепое пятно». Полагаю, оно станет одним из величайших открытий в истории. Оно заставит умолкнуть скептиков и станет нерушимой крепостью для каждой религии. И оно даст нам причины еще больше ценить своего Создателя.
