Ну как ему объяснить? Там было сейчас главное. Все, что случилось, привязало нас именно к Старотополю. И новые друзья там: отец Венедикт, маленький Сивка. И… это же родина, в конце концов. Пусть неустроенная, с бестолковой жизнью, с жестокостью и опасностями, но… Маленькая площадь со странными фонарями и бугристая мостовая Усадебного переулка были мне сейчас дороже всего Византийска. Хотя и Византийск я любил…
— Южик, там для нас много всего… важного. А что мы здесь?
— Я думал, ты поедешь со мной. Для модели Конуса ты ох как сейчас нужен.
— Юджин, все, что я знаю и умею, есть в записях, в энцефалограммах. А сам я уже не тот. Понимаешь… сейчас копаться в схемах Конуса для меня все равно что… ну, препарировать кого-то близкого после смерти. Или свой собственный мозг. На этом уровне отторжения все равно я беспомощен… Да и с Петькой расставаться я больше не хочу.
Петька быстро глянул на меня и промолчал. Юджин не стал спорить, говорить, что можно ехать и с Петькой. Понял, что бесполезно.
Мы прожили в Византийске еще сутки. Достаточно беззаботно, весело даже, словно договорились больше не касаться тревожных тем. Гуляли, вспоминали прежние хорошие времена и старых друзей. Но была, конечно, у троих у нас в душе напряженность — ожидание скорого прощания.
И, по правде говоря, я почувствовал даже облегчение, когда этот момент настал.
Мы с Петькой решили не лететь, а ехать экспрессом — как в первый раз. На вокзале Юджин сказал:
— Возьми на память вот эту вещь. — И протянул что-то похожее на старинные карманные часы.
— Что это?
— Катапульта.
— ?
— Придумали эту штуку незадолго до взрыва. Когда ты был на пути домой. Механизм для бескапсульного перехода по туннелю — от стартовой точки до Конуса. Стоит встать где-нибудь между двумя стенами или заборами, нажать пуск, и через три минуты — старт. А захотел обратно — снова нажатие. Правда, рассчитана эта машина только на одно путешествие — туда и обратно… При пуске надо смотреть, чтобы рядом — никого. А то катапульта может прихватить случайного попутчика. Тогда — двойная нагрузка, и обратно уже никак…
— Ты, Юджин, так объясняешь, будто есть куда лететь, — грустно сказал я.
— Да… по привычке… Жалко, славная такая получилась штучка — и без пользы… Их сделали две. Одну я оставил себе, а вторая — вот. Этакий сувенир…
— Спасибо… — И я подумал опять: «Скорей бы в вагон…»
В вагоне работал большой стереоэкран. И, конечно же, опять передавали репортажи о разоблачении «беспримерного по своему злодейству плана „Черные пароходы“.
— Лучше бы мультик пустили, — угрюмо сказал Петька и закутался в старую тетратканевую куртку. Это Юджин отыскал ее и отдал перед отъездом Петьке. Петька обрадовался. Я поначалу тоже. Даже штопка на плече не вызвала суеверного опасения. Мне показалось, что Петька в этой куртке сделался прежним. Он, правда, малость вытянулся за год, но в тот момент стал совсем как прошлогодний Петушок — лохматый, улыбчивый пацан, с торчащими из-под подола побитыми загорелыми ногами…
Но сейчас и куртка не скрывала угрюмую Петькину озабоченность.
— Хватит уж терзаться-то, — попросил я. — Что было, то прошло. Надо жить дальше.
— Ладно, — покладисто отозвался он. И через мягкий подлокотник привалился ко мне плечом.
Но забыть о случившемся не давал экран. Немыслимо красивая девица — этакая «Мисс Вселенная» — вещала:
«Представитель правительства заявил, что, несмотря на чудовищные происки заговорщиков, проект „Розалина“ не отменяется. После тщательной проверки судов дети снова займут свои места в каютах и отправятся в порт Ново-Наход-кино, где пересядут на комфортабельные океанские лайнеры. К сожалению, эти современные пассажирские корабли не рискуют идти в Старотополь по мелководному водохранилищу, поэтому начальный этап путешествия дети проделают на „Розалинах“. По этой причине решено и не менять названия операции. Провалившиеся замыслы преступников не должны бросать тень на светлую идею спасения несчастных детишек. Международные фонды „Око Вселенной“ и „Христианский мир“ заявили о своей готовности включиться в строительство детских городков…»
— Может, и правда помогут ребятам… Петь, ты что так на меня смотришь?
— Ничего. Обыкновенно смотрю… Дай взглянуть на катапульту.
Я дал. Петька положил «секундомер» на подлокотник, пощелкал бесполезной кнопкой.
— Вот перенесусь куда-нибудь…
— Я вот тебе перенесусь, — пообещал я малость испуганно. И сделал усилие, чтобы не отобрать катапульту. Глупо же…
Петька еще повертел прибор в ладонях и отдал мне:
— Похоже на часы, которые у дяди Гоши были, трофейные. Помнишь?
Я не помнил, но сказал:
— Да…
— Пит, знаешь что? Я насчет этого… реанатина. Я еще там, в трюме, какую-то тревогу почуял. Знаешь, почему? Там рядом с этими ящиками стояла деревянная коробка, а в ней что-то вроде часов. Не таких, а похожих на будильник. И на них — медное кольцо с зубчиками. Я такие в кино про шпионов видел, это была адская машина. Ставишь на нужное время, а потом… Но я тогда весь такой был… задерганный. Во мне это мелькнуло и забылось…
— Едва ли стали бы взрывать пароход с помощью старинной адской машины. Это сейчас проще делается: сидит человек за сотню миль, нажимает кнопку на передатчике… Петух! Мы же условились больше не говорить об этом!
— Ладно…
С экрана теперь обращался к зрителям обаятельный молодой комментатор. Он весь прямо исходил доброжелательностью:
«Милые дамы и господа! Теперь, когда вы уделили ваше любезное внимание нашей рекламе, мы вновь предлагаем вам обзор последних мировых событий. В городах Северо-Восточной Республики не унимаются страсти по поводу разоблачения плана „Черные пароходы“. Особенно большой резонанс это вызвало в Старотополе. Второй день на главной площади не стихают митинги с требованием сурово наказать заговорщиков…»
Мы увидели на экране массу людей. Толкотня, плакаты, открытые рты. Седой разлохмаченный дядька что-то неразборчиво кричал в мегафон. Полная тетушка пробивалась к нему локтями.
Петька сказал пренебрежительно:
— Вот так же они вопили бы в поддержку расстрела.
— Какого?
— Ну, если бы Полоз поймал меня и устроил бы суд. Обвинил бы меня в тысяче страшных преступлений и объяснил бы всем, что такое наказание необходимо… Толпа орала бы в поддержку. Ей все равно, что орать…
— Ты уверен, что Полоз хотел… использовать именно тебя? Для… этого дела…
