Честно говоря, я совсем забыл про второго, который остался обыскивать верхние квартиры. Я напоролся на него, когда он медленно выглянул из дверного проема. От неожиданности толстяк отшатнулся в сторону. Я прошмыгнул мимо него и метнулся в дальнюю комнату. Розового цвета стена без единого намека на пролом холодно встретила меня своим монолитом. Я сообразил, что по ошибке заскочил на пятый этаж, и хотел рвануть обратно, но выход был уже перекрыт. Крепкий парень невысокого роста в зеленых джинсах стоял у пролома, сжав в руках обломок трубы чуть ли не в метр длиной. А я свой потерял. Может, прямо там, в ящиках, но, скорее всего, когда пробирался обратно в подъезд.
Парень, недобро усмехаясь, начал медленно приближаться ко мне. Отступать было некуда, разве что на балкон. И, пятясь шаг за шагом, я очутился на этой маленькой площадке.
Ветхие перильца отсутствовали с одной из сторон. Далеко внизу простиралась улица, наполненная автомобилями и пешеходами, но участок, отгороженный забором, пустовал. Я начинал понимать безысходность положения ванюшиного братца, но решил, что кинуться вниз всегда успею. Оглядевшись, я заметил, что перила на соседнем балконе отсутствовали совсем. Да, но расстояние до него — три метра, не меньше. Отойдя на самый край своего балкона, я сделал два прыжка для разбега, присел на краю и, распрямившись, как пружина, оторвался от бетонной площадки. Описав дугу, я больно шлепнулся на соседний балкон, вздрогнувший от удара. Невидимая моему глазу трещина побежала по его основанию. Я подтянул повисшие в пустоте ноги, проник в квартиру и, извиваясь всем телом, пополз к выходу…
… Хома быстро выскочил на площадку и увидел, что пацан каким-то чудом оказался уже на другом балконе. В другое время Хома поостерегся бы, но сейчас времени на раздумья не оставалось. К тому же Хома был сильно распален видом убегающего от него чайника, за которого полагалось десять кусков. Используя обломок трубы как шест, Хома удачно прыгнул вслед за пацаном. И в этот миг плита, не выдержавшая повторного удара, треснула окончательно и, отделившись от стены, рухнула вниз. Лицо Хомы побелело, как никогда в жизни, от безнадежности положения. Он намертво сжал в правой руке трубу. Сильный удар от стыковки с балконом четвертого этажа скинул Хому с плиты на стремительно приближающуюся землю…
… - Ну так как же, Александр Филиппович, насчет оборотня? — спросил Соколов, прямо глядя Колбину в глаза.
— Знаешь, Саша, подождем, — раздраженно ответил майор.
— Сколько же можно ждать? И еще, если принять существование оборотня за факт, то придется признать показания Анохина и, тем более, Крохалева верными!
— Я же сказал, не торопись с выводами.
— Тогда объясните мне пожалуйста, товарищ майор, как мы вдвоем смогли увидеть живым того, кому выписали свидетельство о клинической смерти трое вполне уважаемых, солидных людей — специалистов в своей области.
— Да, это я объяснить не могу. Но зачем же все, что мы пока не можем понять, списывать на оборотня. Так, глядишь, скоро все нераскрытые дела припишут оборотню. А что, очень удобная подставка. Убийство — без оборотня не обошлось. Грабеж — опять оборотень. Кража — очередные проделки оборотня!
— Ну зачем же вы так, Александр Филиппович?..
— А как? Почему случившееся мы не пытаемся обосновать разумными доводами, а сразу вплетаем мистику?
— Товарищ майор, — жестко стоял на своем Соколов. — Давайте допустим хотя бы в тех делах, где был волчий след, участие этого немного необычного волка, а с остальными… — Соколов махнул рукой.
Колбин хотел было разразиться гневными выпадами, как вдруг перед его глазами возникла феерическая картинка: на снежной улице, освещенной луной, стояли четыре крошечные фигурки — три парня и девушка, а к ним медленно, но неумолимо приближалось чужое, злобное существо с волчьей мордой вместо лица. Девушка вскрикнула, а самый высокий из парней, выхватив нож, ударил три раза в живот монстра. Тот сделал мгновенное движение и вот уже заступник лежит на снегу, а остальные разбегаются в разные стороны. Лишь монстр стоит неподвижно, и капельки крови, скатываясь с его морды, сверкают в мертвом свете Луны.
Усилием воли Колбин отогнал жуткое видение. И все же что-то там было не так. Что не вязалось друг с другом? Оставалось сделать маленький шаг. Может быть, переставить фигурки другим образом.
Соколов тоже молчал. Странная мысль вспыхивала искоркой в его голове. А что, если, откинув все показания, принять за правду слова самого оборотня. Тогда все, стопроцентно все, события ноябрьской ночи раскладывались по полочкам. И три удара ножом, и бегство от испуга перед неведомым и Кузиной, и Шевченко с Крохалевым. Тут же вспомнились первоначальные показания Кузиной (дернул же черт устраивать ту скоропалительную очную ставку). Да ведь они полностью совпадали с показаниями Лжеуварова. Но почему тогда он скрыл свою настоящую фамилию? Почему потянулись за ним кровавые разборки? Кто знает, может, оборотень чувствовал, что ему не поверят. А ведь и правда, никто не принял всерьез ни единого его слова. Но зачем он продолжил свои нападения? Бог мой, а если не было никаких нападений, если он защищался, но от кого?..
— Хорошо, — твердо сказал Колбин, — я принимаю версию «Оборотень». В любом случае перед нами убийца, и наша задача — его обезвредить.
Шаг был сделан…
… Как часто мы, верно и неуклонно продвигаясь к намеченной цели, делаем маленький, почти неприметный шаг в сторону. Вроде, ничего и не изменилось, и мы продолжаем весело шагать в выбранном направлении. И вдруг замечаем, что находимся в чужом, незнакомом месте, окруженные непонятными предметами. Что такое?! Ведь правильно же шли, не уклонялись, не засматривались по сторонам. Сразу же обличительные речи обрушиваются друг на друга. Начинаются лихорадочные поиски крайнего, того, кто повинен в случившемся. Выявляются герои, сопротивлявшиеся, предсказывавшие этот тупик. Постепенно в разряд героев переходят почти все. Они ощетиниваются воспоминаниями и мемуарами, в которых подробно описывается то, как они еще в те времена указывали, предвидели, пострадали… Остается лишь кучка тех, кто не успел подсуетиться. Вот в них-то и направлены теперь все копья, в их адрес сыплются гневные тирады, они признаются виновными, и им предоставляется последнее слово.
А виноват всего лишь один маленький, почти неприметный шажок в начале пути, когда вокруг еще знакомые просторы, и, вроде бы, никто не мешает сделать точно такой же шаг обратно…
… Колбин и Соколов примостились в углу кабинета и бегло просматривали сводки о происшествиях, разложенные на выделенной гостям половине стола. Объем правонарушений ошеломил их. Буквально каждые пять минут фиксировалось какое-нибудь преступление. По сравнению с огромным Санкт-Петербургом в их тоже немаленьком городе царили тишина и спокойствие. Впрочем, и здесь основную массу составляли сообщения о квартирных кражах, которые не интересовали Колбина. Было просмотрено огромное количество бумаг, но пока не попалось ничего такого, что могло навести на след оборотня. Оба милиционера уже порядком устали и начали сомневаться в успехе поездки. Оборотень никак не проявил себя в Санкт-Петербурге и вполне мог находиться сейчас за тысячи километров отсюда. Сразу же по прибытии Колбин размножил и разослал фотографии Лжеуварова на вокзалы и в аэропорт, но пока никаких донесений оттуда не поступало.
