— О расточительности будущих людей? — удивилась Либа.
— Об их щедрости. Расточительности не будет, если все будут расточительными!
— Понимаю. Ты хочешь сказать, что тогда всего будет вдоволь.
— Вот именно…
— Но тогда подарки потеряют свое значение. Как может обрадовать меня подарок, если у меня будет все, что душе угодно?
— Еще больше, чем теперь.
— А я повторяю, что подарки потеряют свою ценность.
— И даже в том случае, если человек подарит человеку то, что ему дороже всего? Пусть это буд-зт пустяк, но он будет ценен заключенной в нем любовью и радостью от этой любви…
— Пожалуй, ты прав.
— Это будет эпоха подарков. Не будет ни одной вещи, которую люди не могли бы подарить друг другу.
— Но в конце концов и в наши дни…
— Всякий подарок, хотя бы букетик полевых цветов или букетик, сделанный из золота, будет, собственно, лишь воплощением улыбки, пожатия руки или ласки.
— Ах, дядя, теперь я понимаю тебя! Садись и пиши рассказ о щедрости или о подарках.
— А этот твой Алеш, он от рождения слепой?
— Нет, он потерял зрение в концентрационном лагере. А почему ты спрашиваешь?
— Мне нужен слепой от рождения. Родился слепой ребенок. Я хочу сделать кое-какие наброски.
— Ага, явилась муза. Ну, я пошла.
— Но ты ее сестра, Либушка!
Вчера после обеда Либа влетела ко мне с «замечательной идеей».
— Дядя! Пиши! Коляски!
— Какие коляски? — изумляюсь я.
— Детские коляски, — и, задыхаясь, она начала рассказывать о том, какими будут через сто лет детские коляски. Я не мешал ей говорить и забавлялся чисто женским воображением моей племянницы.
По ее словам, каждая коляска будет представлять собой некий уникум, созданный общими усилиями конструктора и художника. Ребеночку в ней будет куда удобнее, чем на руках у матери. Коляски будут различной ширины и вместимости, ведь в некоторых из них будет лежать двойня и даже тройня. Требуемая температура, искусственный ветерок, маленькое солнышко, если большое спрячется за тучи, автоматический менятель пеленок — все это должно якобы предотвращать плач и обеспечивать глубокий сон ничего не подозревающим наследникам славы и благоденствия грядущих эпох.
— Послушай, Либа, — сказал я и испытующе посмотрел ей в глаза, — уж не собираешься ли ты выходить замуж?..
Мне показалось, что она покраснела.
— Ну а если бы? — мотнула она головой. — Что я несовершеннолетняя, что ли? И вообще как это могло прийти тебе в голову?
Я засмеялся.
— Случайно, Либушка! Совершенно случайно я подумал об этом!..
И вот теперь я переписываю все сызнова. Пишу новое начало. Чтобы в нем прославлялась щедрость людей будущего — и детские коляски. Но у меня есть сомнения относительно этих экипажей. Сперва мысль показалась мне слишком дикой, но все же я решил попробовать. Не знаю только, справлюсь ли я с ней, не была ли это лишь минутная слабость, когда я поддался голосу Сирены!
Oзаренная летним солнцем, вдоль озера вьется Аллея колясок. В развесистые кроны лип вплетаются цветные стекла и белый мрамор.
Это Аллея статуй и скульптурных групп, изображающих эпизоды из жизни ползунков. Здесь рассказывается о первых нетвердых шагах, о протянутых к маме ручках-подушечках, об обряде кормления, о скривившихся ротиках, готовых вот-вот зареветь, о сидении на круглом троне горшочка. Статуи окаймлены кустами распустившихся георгин, названных именами ребятишек, но для описания оттенков их окраски не хватает слов и человеческой речи.
Это — аллея колясок и материнской гордости.
Здесь прогуливаются со своими младенцами мамаши, совсем не похожие на матерей — такой у них свежий и юный вид, можно подумать, что это старшие сестры малышей…
Одни из них идут весело, легкой походкой, так и кажется, что они того и гляди начнут танцевать или прыгать. Другие шествуют величаво, ибо нет более торжественного обряда, чем везти коляоку со спящим человеческим детенышем, который вступает в жизнь, подобную чуду.
— Я вас здесь еще не видела, — обращается русоволосая мамаша с тройней в широкой коляске к брюнетке с одним младенцем. — Я Гана.
— А я Ленка! — представляется брюнетка с алой лентой в волосах. — Я здесь всего лишь третий раз, но вашу коляску я уже знаю, как можно ее не знать! Вчера я заглянула в нее, проходя мимо вас, но ничего не увидела…
— Я сейчас вам представлю их!
Пани Гана наклонила коляску — задние колеса приподнялись. Теперь дети лежали на дне ее в наклонном положении.
— Вот это Ганичка. Ту в середине зовут Яна. А вон та, третья, Аничка…
— Как вы узнаете их? — удивилась пани Ленка. — Ведь их нельзя различить!
— А я и в темноте их различаю! Они совсем не похожи друг на друга. Только глаза у всех одинаково голубые.
— Как и у вас…
— У нас вся семья голубоглазая, — смеется блондинка и закидывает свою соломенную шляпу с голубой лентой за спину. — Мне хотелось бы какойнибудь другой цвет, но ничего не выходит…
— Ну, еще не поздно! — утешает ее Ленка. — У вас может быть еще и черноглазка…
— Что поделаешь, я не могу налюбоваться на вашего младенца!
— Я могу дать вам адрес доктора Вагнера, позвоните ему, — советует ей Ленка. — Он производит опыты с пигментацией. Те матери, которые обращаются к нему за врачебной помощью, путем взаимного обмена приобретают для своих малюток желаемый цвет глаз и волос…
— Да, я знаю его, — легкомысленно улыбается Гана. — В прошлом году мы с мужем были в Евпатории. Природа там делает чудеса. Наверное, поэтому и родились трое, — залилась она звонким смехом.
— А как ваша работа, хорошо идет? — спрашивает Ленка, потому что справиться о работе является признаком хорошего тона.
— Я работаю на заводе «Галата» — два часа в день, больше у меня нет времени. Я помощник садовника в зимнем саду. На моем попечении пальмы и цветы в вестибюлях — я расставляю вазы и горшки с цветами везде, где только можно их поставить. В шутку меня прозвали пани Вазочка, но я не обижаюсь и сама смеюсь над этим.
— А ваш муж?
— О, он боксер! А как ваша работа?
— Спасибо, не могу пожаловаться, дел выше головы! Утром я работаю заведующей теннисными кортами на Розовом лугу, а вечером посещаю биологический семинар. На два раза в неделю у меня запланирована вот эта прогулка с моим маленьким… Посмотрите-ка скорее!..
Издавая гармонические звуки клаксона, к ним приближалась электрическая коляска. Ее белоснежные, без единого пятнышка покрышки сверкали уже издали. Сзади удобно восседала мамаша в спортивном шелковом костюме, похожем на костюм автогонщика. Да и элегантная, обтекаемая форма коляски тоже напоминает об автомобильных гонках — это было, пожалуй, несколько смелое сочетание детского гнездышка, охраняемого от всяких невзгод, с представлением о головокружительной скорости.
