– Однако затащили, – сказал Ферейра, улыбаясь. – Затащили! Так же, как воздвигли пирамиды и статуи на острове Пасхи, как сложили стены Мачу-Пикчу и Баальбекскую террасу… Даже без машин люди способны на многое.
Археолог был счастлив. Его глаза сияли, но это был восторг не кладоискателя, а ученого. В двадцать четвертом веке золото, серебро и самоцветы не представляли реальной ценности, но любой раритет давно исчезнувших цивилизаций являлся истинным сокровищем. Картины, статуи и манускрипты, ткани, одежды и украшения, орудия и предметы быта, а от более поздних времен – книги, фильмы, записи на магнитных носителях и старинные приборы собирались и хранились с тщанием и заботой. Миновали тысячелетия, остались в прошлом войны, эпидемии, природные катаклизмы, и человечество осознало цену своих потерь, того, что было разрушено, сожжено, уничтожено тысячей способов или спрятано и не найдено. Никакие чудеса науки не могли возместить этих утрат, вернуть не только память о былом, но и материальные свидетельства давних времен. Они были уникальны, неповторимы и принадлежали не одной нынешней эпохе, а всем грядущим временам.
– Ли, как глубоко залегает эта камера? – произнес Ферейра. – Можешь измерить?
– Разумеется. У робота есть эхолокатор, – отозвался кибернетик и через пару минут сообщил: – Четыреста тридцать семь метров. Солидная глубина!
– Наверху гора, скальный щит, а полости слишком небольшие, – сказала Тельма Хасс. – Интравизор тут бесполезен.
– Но на Земле-2 пещеру все же отыскали. И теперь мы знаем, что это не инсценировка, – возразил археолог.
– Значит, их приборы лучше, – откликнулась Тельма.
– Или у них есть машина времени, – прошептала Елизавета.
Наступила тишина. Потом Ферейра пожал плечами и молвил:
– Не будем измышлять гипотез. Мы нашли то, что искали, и на этом остановимся. – Он повернулся к смотрителю заповедника: – Николай, спасибо за сотрудничество. Дальше мы справимся сами.
– Как? – удивился Завьялов. – У меня же целая бригада подготовлена и грузовой глайдер на всякий случай. Я думаю, придется расширить тоннель, чтобы вывезти это добро. – Он махнул рукой в сторону экрана. – Нужен горный комбайн с лазерными резаками, гравиплатформы и роботы-грузчики, более мощные, чем ваши жучки… Еще жилые блоки и пара авиеток – на тот случай, если понадобится слетать в Лиму или в Ла-Пас за снаряжением.
– У нас есть палатки и все необходимое, – сказал Ферейра. – А что до вывоза… Николай, мы ничего не будем вывозить. Ценность представляют не толька предметы искусства, но также их расположение в хранилище, сама пещера, система ходов под водопадом и ведущие к нему тропы. Поэтому план таков: мы картируем все найденное с привязкой к точным координатам, затем потребуется укрепить стены, своды, все поверхности в пещерах и тоннелях консервантами и силовыми щитами – на случай прорыва вод и тектонических подвижек. После этого каждый предмет вернется на свое место. Не исключаю, что будут изготовлены копии некоторых вещей, но это уж дело музеев.
– Вот как… – произнес Завьялов. – А я был о вашем брате другого мнения… Мне казалось, что все, что находят при раскопках, в руинах древних городов, на кладбищах и в захоронениях, все сразу тащат в музей, вешают таблички и суют в витрины, чтобы публика глядела и удивлялась. Разве не так?
Ферейра насупился и гордо вскинул голову.
– Мы археологи, а не грабители могил! Мы не воруем мумии из погребальных храмов, не трогаем древние кости, не выламываем росписи во дворцах и святилищах! Это аморально! Каждый артефакт должен быть сохранен на том месте, где его обнаружили – вот наш девиз! Разумеется, если это технически возможно, – добавил он, смягчившись. – Какой-нибудь клад викингов, горшок с монетами или новгородскую берестяную грамоту можно и в витрину поместить… Но прах людей и всякие редкости должны оставаться на месте. Вы знаете, Николай, где теперь Тутанхамон и его сокровища? Где мумии Рамзеса, Тутмоса, царицы Хатшепсут?
– В Каирском музее, полагаю, – смущенно пробормотал Завьялов.
– Ошибаетесь! Все возвращено туда, откуда взято! В погребальные камеры, а если их нет, сделана имитация – там, где когда-то лежал умерший. Это касается не только народов древности. В период двух мировых войн и позже практиковались массовые захоронения – братские могилы на поле боя, рвы, в которые сбрасывали расстрелянных и погибших в лагерях… Тысячи, десятки тысяч безымянных могил! Мы ищем их, исследуем, описываем и, больше не тревожа праха, закрываем навсегда. Ориентируясь на наши данные, муниципальные власти воздвигают памятники… Такова практическая археология в текущую эпоху, и я хотел бы, друг мой, чтобы вы об этом знали. А теперь…
Ферейра и Завьялов принялись обсуждать восстановление взорванной перемычки и тропинок, проложенных некогда инками, и Мохан, потянув за собой Лиззи, отошел в сторону. Они укрылись в траве между корнями огромной сейбы. Экран, паривший перед ними, сиял как солнце в ясный день – робот по команде Нгуена подвесил в пещере световые шары. Сейчас кибернетический археолог шустро ползал среди груд сокровищ, ничего не касаясь, только фиксируя каждый предмет и его положение в хранилище. Это было непременной процедурой перед тем, как люди приступят к осмотру находок.
– Мы там побываем? – спросила Лиззи, показывая взглядом на водопад. – В нашей пещере сокровищ?
– Обязательно, милая. Слышишь, о чем договорились Амад и смотритель? Сегодня к вечеру проложат мостки над провалом и установят ограждение на тропе. Робот будет картировать хранилище весь день и ночь, так что завтра мы сможем туда пробраться… На правах первооткрывателей.
– Это твоя заслуга, – пробормотала Елизавета, прижавшись губами к щеке Мохана. – Я обязана тебе сказочным приключением!
– Можешь меня поблагодарить.
– А я что делаю?
Лиззи снова его поцеловала, и некоторое время они сидели, прижавшись друг к другу и не замечая ничего, даже мелькавших на экране заманчивых картин. Потом Мохан вымолвил:
– Мне вспомнились слова Уильяка Уму, когда он прощался с Шелтоном на берегу реки. Он сказал: теперь никто не потревожит наших богов, и они умрут в тишине и покое… Но так не случилось. Мы помним об инках, их правителях и божествах, помним об их державе и ее трагическом падении… Их потомки здравствуют сейчас, и в жилах чилийцев, перуанцев, боливийцев больше крови кечуа и аймара, чем испанской. Их память не умерла, значит, древние боги тоже живы. Вот они! Мы их вернули!
Он вытянул руку к экрану, на котором сиял в ярком свете золотой солнечный диск. Казалось, бог Солнце улыбается Елизавете и Мохану или, во всяком случае, смотрит на них благосклонно, не возражая против того, чтобы его опять явили миру, всем людям, потомкам тех, кто верил в него, и тех, кто его сверг. Сейчас это уже не имело значения, ибо время терпеливо плавит души и тела, соединяя в своем горниле победителей и побежденных. Вера, язык, цвет кожи, разрез глаз не важны для времени, нет у него предпочтений и нет избранников. И никто не знает, кому с течением лет и веков улыбнутся боги.
