В этих условиях судьбу Франции снова попыталось взять в свои руки студенчество. В Сорбонне и вокруг нее закипели столкновения между молодыми сторонниками твердого порядка и очищения Парижа от выходцев из Африки, с одной стороны, и защитниками гражданских прав, расового равноправия и широкого социального обеспечения — с другой. Южная часть Парижа, населенная более обеспеченными людьми и покрытая сетью дорогих магазинов, поддержала и экипировала отряды студента-филолога Даниэля Вальжана, который в серии ожесточенных драк выбил демократов на север и занял Латинский квартал. Вальжан, которого из-за его белокурой шевелюры звали Белый Дани, выдвинул лозунг «Долой внутренних мавров» и пригрозил мэрии навести порядок даже через ее голову, если она будет и дальше уклоняться от выполнения своих обязанностей. Мэрия усилила полицейские наряды, вооружила их ракетными арбалетами, но строго-настрого приказала ни в кого не стрелять.
Тем временем в восточных кварталах, населенных преимущественно выходцами из Африки, кипели страсти. Положение здешних жителей, каждый второй из которых остался без работы и ресурсов, становилось бедственным. Недовольство аккумулировали молодые ребята во главе с вожаком отрядов черной самообороны, которого прозвали Черный Дани. Он обосновался в дешевом американском ресторанчике на Севастопольском бульваре, который издавна был излюбленным местечком цветной молодежи и небогатых туристов — близко к центру и восточным кварталам, и поесть можно недорого. Теперь здесь решались судьбы Парижа. Каждый вечер Черный Дани совещался с лидером Объединенной коммунистической лиги, имя которого было засекречено, но внешность напоминала американского дедушку, нарисованного на всем в этом ресторанчике (видимо, он основал данную фирму). И сам дедушка, и секретный вождь объединенных коммунистов напоминали Троцкого, только подобревшего и потолстевшего, и поэтому их обоих звали «Добрый Троцкий». Многие даже считали, что ресторан принадлежит живому Доброму Троцкому, хотя на самом деле заведения фастфуда давно уже контролировал профсоюз пищевиков.
Сим Черный Дани понимал, что весь Париж черным не одолеть и, скорее всего, полиция ждет только повода отыграться на цветных (всех цветных полицейских он считал предателями). Но Добрый Троцкий, повествуя о нищете масс, которые «доверились тебе», звал своего товарища к «походу на Париж», то есть на относительно обеспеченные «белые» кварталы левого берега. А для начала нужно захватить мэрию и провозгласить советскую власть!
На переговоры с Черным Дани иногда заходил Даниэль Распайль, уже немолодой профессор Сорбонны, утонченный, возвышенный и экуменичный, как собор Сакре-Кер. Он сохранил со своей левацкой юности рыжие волосы (может быть, и крашеные — здесь историки расходятся во мнениях), но с возрастом приобрел рассудительность и влияние в верхах. Его теперь называли Красный Дани, и он был надеждой остальной части Парижа, которая боялась, что война молодежных группировок перерастет в полномасштабное гражданское побоище. Поскольку Красный Дани был преподавателем Белого и в то же время симпатизировал Черному, он курсировал между Латинским кварталом и ресторанчиком Доброго Троцкого, уговаривал власти не стрелять в случае чего.
Крепкие ребята Черного Дани наложили свою дань на многочисленные ресторанчики и магазины, которые теперь должны были кормить всех желающих бесплатно. Меню каждый раз становилось предметом торга с профсоюзами, которые в целом сочувствовали голодным парижанам, но кормить многомиллионную массу на халяву тоже не хотели. Несколько частных ресторанов оказались слишком упрямыми и были разгромлены. После чего продукты исчезли со всего востока Парижа.
После некоторых колебаний Черный Дани собрал митинг перед ратушей, произнес зажигательную речь об угрозе голода, которая была проиллюстрирована смонтированным накануне видеорядом голода в Африке прошлого века и продовольственных излишеств Парижа полувековой давности. Даже белые защитники гражданских прав, пришедшие на митинг, были готовы «идти на Париж». Выступивший следом Добрый Троцкий провозгласил советскую власть и назвал электронный почтовый ящик, по которому можно отдавать голоса за депутатов Совета. Но его уже мало кто слушал. На Париж! На Сорбонну! Зададим им жару!
В тот момент, когда Сергеич и Анна входили в обувной магазин, колонна Черного Дани двинулась мимо ратуши (полицейские, приготовившиеся было к бою, смогли перевести дух) в сторону Латинского квартала. Тысячи отверженных продвигались мимо ко всему привыкшей громады Нотр-Дама, приплясывая и притоптывая под музыку народов Африки, разбрасывая вокруг петарды, скандируя лозунги дня: «Мы хотим есть!», «Мы тоже люди!». Шествие напоминало танцующего в стиле рэп огнедышащего дракона. Выступление не было спонтанным — впереди шли крепкие ребята с электродубинками, арбалетами (правда, стрелы были спортивными, без наконечников) и флагами различных политических клубов, которые больше напоминали копья.
Аника сфокусировала свой взор на красных сапожках, вполне соответствовавших ее имиджу валькирии. Сергеич взглянул на ресурсный эквивалент и крякнул. При всех неслабых доходах «Социума» Сергеич много тратился на эксклюзивную информацию и гордился скромным образом жизни (впрочем, это не мешало ему мотаться по всему свету и останавливаться в хороших отелях). Но Аника смотрела на сапожки и Сергеича таким восторженным взглядом, что он даже не стал ворчать (что обязательно сделал бы, будь рядом Татьяна). Он просто перевел соответствующий ресурс на счет союза легкой промышленности Парижа. Аника сняла сломанную обувь и торжественно погрузила ее в контейнер по переработке мусора. Затем она прошлепала босыми ногами к покупке, встала на подошвы, и сапожки включились, обволакивая очаровательные ножки валькирии своими тканями. Аника отрегулировала температуру в сапожках и с удовольствием попрыгала. Работники магазина с присущим французам эстетизмом наблюдали зрелище, несмотря на доносившийся с улицы шум толпы. Они тут же предложили Анике еще невесомую сумку-пояс с воздушным зонтом — в цвет к сапожкам. Не успел Сергеич рта раскрыть, как она согласилась. Ну что же, ухаживать так ухаживать. Ее глаза расширились от восторга, заслонив собою мир. Счастливая Аника вышла из магазина, ступая по старинным камням Латинского квартала ножками в новых красных сапожках, на ней еще был пояс, куда она положила свой миниатюрный арбалет (как новоиспеченный офицер, Аника имела право на ношение оружия). Хотя дождя не было, она решила опробовать обнову и включила зонтик. Струя воздуха задела волосы, и они волшебно взвились к общему удовольствию Аники и Сергеича. После этого валькирия всю свою благодарность вложили в долгий поцелуй.
