А их было много. Грязных, обшарпанных, без edu conrante*, без salle de bain**. Потом получше, где горничная спрашивала, не нужно ли preparer le bain***, что всегда обходилось в лишних десять франков, хотя вместо воды лился кипяток, полотенце было слишком мало, а на кровати громоздилось нечто напоминающее чудовищный пуф, обшитый кружевами. Однажды они выложили всю наличность и сняли номер люкс в роскошной гостинице - настоящем дворце - в Оверне*, поскольку Фрида заявила, что ей надо пройти курс лечения. Зачем, ради всего святого, Фриде понадобилось проходить курс лечения? Она вставала в восемь утра и отправлялась не то пить воду, не то принимать душ - Найэл так и не выяснил, что из двух; а он по своему обыкновению лежал в кровати до ее возвращения где-то в середине дня и читал от корки до корки всего Мопассана - в одной руке книга, в другой плитка шоколада.
* Вода (фр.).
** Ванная (фр.).
*** Приготовить ванну? (фр.).
Днем он обычно заставлял ее подниматься на гору. Бедная Фрида. У нее вечно болели лодыжки, и она терпеть не могла пешие прогулки. А еще он сочинял устрашающие скандальные истории о постояльцах гостиницы и рассказывал их Фриде в ресторане. В таких случаях она толкала его ногой под столом и говорила шепотом:
- Может быть, ты успокоишься? Нас вышвырнут отсюда.
Она изо всех сил старалась напустить на себя величественный вид, но сама же вдребезги разбивала его тем, что скидывала под столом туфли, и их поиски сопровождались громким шарканьем и энергичными телодвижениями. А потом эта меланхоличная гостиница в Фонтенбло*, где сохранившие девство старые девы возлежали в шезлонгах, а Найэл целыми днями играл на рояле, пока они не пожаловались на него управляющему. Самую серьезную жалобу принесла дама, чей шезлонг находился на самом большом расстоянии от комнаты с роялем. Ах, каким извиняющимся тоном разговаривал с Найэлом управляющий:
- Вы понимаете, месье, дело вот в чем, - сказал он с чарующей улыбкой на устах. - У дамы, которая обратилась с жалобой, весьма странные представления о нравственности. По ее мнению, любая танцевальная музыка безнравственна.
- Я с ней согласен, - сказал Найэл. - Действительно, безнравственна. Любая.
- Но суть в том, месье, - объяснил управляющий, - что причина, по которой мадам на вас жалуется, заключается не в безнравственности как таковой, а в том, что вы делаете безнравственность достойной восхищения.
Мы были молодые, веселые мы были.
Всю ночь мы на пароме туда обратно плыли... О, Господи! Что это, откуда? Стишок из "Панча"*? Почему сейчас? Почему здесь, в Фартингз, в комнате для гостей? Может быть, это просто фрагмент, выхваченный из затейливой мешанины воспоминаний, нахлынувших на него в этот день? Сырой, зимний день, проведенный в гостиной Марии. В гостиной Чарльза. Ведь Фартингз принадлежит Чарльзу. Несет на себе отпечаток его личности. Столовая с гравюрами на батальные темы. Лестница с фамильными портретами, привезенными из Колдхаммера. Даже в гостиной, которую Чарльз великодушно позволял превратить в женскую комнату, лучшее кресло с продавленным сиденьем может занимать только он.
О чем думает Чарльз, одиноко сидя в нем каждый вечер?.. читает все эти книги, громоздящиеся на полках?.. вглядывается в картину над камином, в нежных акварельных красках запечатлевшую память о том далеком медовом месяце в Шотландии, где он надеялся пленить и навсегда удержать свою неуловимую Мэри Роз? Рядом с креслом Чарльза на узком табурете - его трубки, банка с табаком и груда журналов: "Кантри Лайф"*, "Спортинг энд Драмэтик"*, стародавние номера "Фармерз Уикли"*. На что он тратит свою жизнь? Чем заняты его дни? Утром - контора в имении, ежедневное посещение Колдхаммера, который до сих пор стоит пустой, холодный с закрытыми ставнями, поскольку Сельскохозяйственный комитет, реквизировавший его во время войны, еще не вернул дом законным владельцам. Поездка на машине в соседний городок, одна или несколько деловых встреч. Просмотр чертежей для дренажных работ, Консерваторы, Старые товарищи, церковная башня. Чай с детьми, если случится быть дома к этому времени - Полли рядом с дымящимся чайником - и раз в неделю письмо Кэролайн в школу.
Что дальше? Обед в одиночестве. Пустой диван. Марии нет, и лежать на нем некому. Но если она вспомнит, если ей больше нечего делать, то после ее возвращения из театра в свою лондонскую квартиру, в Фартингз раздается звонок междугородного телефона.
- Ну, как поживаешь?
- Так себе, довольно много работы.
Его ответы, как правило, односложны: "Да", "Нет". Мария же все говорит и говорит, растягивая время, чтобы успокоить собственную совесть.
Найэл знал. Найэл слишком часто сидел в это время в комнате. Не Чарльза. Марии...
Впрочем, это не его дело. Так продолжалось долгие годы с перерывом на время войны. Почему бы не продолжаться и впредь, до окончания веков? Или наступил переломный момент?
Найэл надел другой пиджак и повязал шарф в горошек.
Переломный момент... Мужчина, да и женщина тоже, может многое стерпеть, многое вынести, но до известного предела, и тогда... Где ответ? Возможно, ответа вообще не существует. Разумеется, Чарльз ничего не может сделать. Или все-таки может?
Странное это чувство - переживать боль других как свою собственную. Сегодня Чарльз был, действительно, близок к переломному моменту. Но впереди еще ритуал воскресного ужина. День не закончен. Что там однажды сказала Фрида с присущей ей изрядной долей здравого смысла и своей всегдашней прямотой и откровенностью?
- Нравится мне этот Чарльз. Хороший он человек. И похоже, она заставит его жестоко страдать.
В то время Найэл, расстроенный таким обвинением, стал горячо защищать Марию:
- Но почему? Она очень любит Чарльза.
Фрида посмотрела на него и улыбнулась. Потом вздохнула и потрепала его по плечу.
- Любит? Ваша Мария? Мой бедный мальчик, она даже не начала понимать значения этого слова. Да и ты тоже.
Если Фрида действительно так думает, значит Найэл и Мария легкомысленные, поверхностные создания. Значит их чувства мелки, банальны и растрачиваются бесцельно, бездумно? Он сознавал, что в известном смысле все это имеет отношение к Марии. Но не к нему. Не к нему? Оскорбительно слышать, что ты ничего не понимаешь в любви. Гораздо хуже, чем быть обвиненным в отсутствии чувства юмора. Но если ты ничего не понимаешь в любви, то отчего чувствуешь себя таким несчастным безо всякой на то причины? Отчего эти бессонные, томительные ночи, предрассветные тревоги и страхи? Отчего щемящая безысходность, если для нее нет иной причины, чем хмурый день, опадающие листья, близость зимы? Отчего внезапно налетающие и так же быстро проходящие взрывы буйного настроения, жажды безрассудных поступков?
