Стало немного страшно. Это была левая часть Лодочника. Она судорожно сжималась, цепляясь за омертвелые стебли, то скручиваясь в комок, то вновь растягиваясь и все еще проявляя признаки угасающей жизни.
А где же остальные части?
Максим посмотрел в сторону, где раньше находилась электростанция, но там почти ничего невозможно было разобрать. Из полуразвалившегося сооружения что-то искрилось, в небо летели молнии, а подойти ближе и посмотреть просто боязно. Потом он перевел взгляд на бурлящие перекаты черной воды — они ревели как изголодавшиеся чудовища… Но нечто более конкретное и более реальное, чем эти волны, периодически стучало о берег. Паром вел собственное сражение с обезумевшей стихией, его мотало в стороны словно связку простых щепок. Лишь благодаря канату, что связывал его с берегом, он еще не был окончательно поглощен озлобившейся пучиной. И тут снова возникла мысль о принцессе: как же она?!
Ни о чем больше не думая, он спешно отвязал канат, вскочил на паром, нашел там длинное весло и, сопротивляясь строптивому течению, поплыл в сторону противоположного берега. Путешествие заняло минут двадцать, в бесконечной длительности которых все вокруг шумело и ревело. Казалось, Мироздание ходит ходуном, шатаясь от собственной зыбкости. Несколько раз плот едва не перевернулся. Но Максим, переживший уже несколько концов света, довольно стойко все это воспринимал. Лишь одна мысль по-настоящему терзала его — принцесса!
Он выбрался наконец на сушу и, убежденный, что где-то неподалеку находятся развалины замка, почти наощупь двинулся к нему. Черное солнце уже почти достигло своего зенита и висело над головой в самом центре неба. Его мертвые и беспощадные лучи убивали последние признаки жизни. Мироздание явно шло к собственной гибели, и это, увы, абсолютно необратимо.
Только бы перед смертью повидаться с принцессой!
Чего-то большего Максим сейчас не способен был желать. Он отчаянно пробирался сквозь неразборчивые заросли каких-то насаждений, ломая ветки и раздраженно топча их ногами. Мрак ослеплял глаза, сдавливал голову, проникал в легкие, делая дыхание тяжелым и сбивчивым.
Да где же этот проклятый замок?!
Нога окунулась в какую-то яму, не ощутив под собой опоры. И он загремел в небольшой овраг, где благополучно погрузился в липкую холодную жижу. Одно к одному, как говорится. Небо сразу поменялось с землей, и ему почему-то в голову пришла дикая мысль, что споткнулся не он, а мир под ним… Впрочем, пустяки — выкарабкался. И тут только, возможно, несколько отрезвленный прохладой ямы, Максим заметил, что оказался на большой равнине. Бывал он здесь когда-нибудь раньше или нет — неизвестно. Вокруг сложно что-либо разобрать. В голове уже все спуталось: пространство, направления, всякая ориентация. Пытаясь разрезать удушающий сумрак, его взор скользил по миражу местности в надежде отыскать признаки жизни или движения.
И это, как ни странно, случилось.
Показалось, что в глубине темноты кто-то шевелится. Так как делать все равно ничего больше не оставалось, он осторожно, почти крадучись направился в ту сторону. Трава трескалась под ногами и буквально на глазах превращалась в простую пыль. То зловоние от цветов, что еще началось в Центре Мироздания, здесь только усиливалось. А ночь кошмаров, оказывается, еще не закончилась.
Подойдя ближе, он увидел стихотворца Алана. Но было бы лучше, если б этой встречи вообще не происходило. Онемевшее от ужаса сознание еще долго хранило в памяти жуткую, удручающую картину: и этот длинный, торчащий из земли кол, на который был нанизан поэт, и эти руки-щупальца, что судорожно подергивались. А черные капли крови, отсчитывая секунды, беззвучно падали на траву… Деревянный кол безжалостно проходил сквозь его туловище и зловещей зазубриной выглядывал из-за спины. В руках Алан держал собственную голову. Гримаса предсмертной агонии сделала ее страшной как сама смерть.
– Алан! Что случилось?!
Ответа не последовало. Запекшиеся в крови губы конвульсивно подергивались, но еще способны были издавать звуки, в чем Максим убедился, когда его слуха достигли последние слова незабвенного стихотворца:
– О Смерть! Ты ныне актуальна,
Ведь ты одна теперь реальна.
Все остальное — лишь мираж,
Угасших чувств крутой вираж…
О Ночь! Ты смотришь с высоты
На мрачный факт своей мечты:
Как все переполняет тьма,
Как сходят медленно с ума…
О Тьма! Явившись издали,
Ты скрыла облик всей земли.
Я восторгаюсь лишь одной
Тобой — желанной и родной…
Уста замолкли. Руки разжались. И омертвелая голова покатилась по поляне, теряясь в зарослях черной травы. Максим толком не осознавал, что происходило дальше: он куда-то брел, не имея при этом ни определенной цели, ни направления, ни здравого рассудка. Крики и стоны умирающего Мироздания сливались в единый вселенский погребальный вой, разносимый ветром по поверхности земли. Мир оплакивал самого себя. Ноги утопали в трясине жидкой, аморфной почвы, тело натыкалось на иссохшие ветви и кусты, которые ломались при малейшем к ним прикосновении. Он шел, не ведая куда и зачем. Мозг уже отказывался что-либо соображать. Внешняя тьма проникла внутрь сознания, окутав его ядовитым туманом наступившей ночи.
Так, находясь в непонятном состоянии полубреда и полусна, Максим вдруг столкнулся с кем-то еще живым. Он потряс головой, желая вернуть себе восприятие происходящего, и увидел в угасающем сумраке какую-то старуху. Все ее тело было покрыто, как воспалением, гниющими язвами. От глубоких морщин кожа стала походить на ветхую мешковину, безжизненно обволакивающую умирающую плоть. Седые растрепанные волосы прилипли к лицу, одеяние вообще невозможно было разобрать. Тьма скрывала излишнее уродство этой женщины. Губы ее дрожали, и резкий неприятный запах, исходящий от тела, отталкивал от нее всех посторонних. Максим решил пройти мимо и лишь совершенно случайно, на незначительный вздорный миг встретился с ее глазами.
О, если б не было этого единственного взгляда! Если б не произошло этой встречи, несущей очередной и окончательно сокрушающий удар…
Те же глаза! И тот же блеск! И то же выражение взора!
– Максим! Это ты! Я так ждала тебя!
Странно, но похоже ее голос тоже не изменился: такой же нежный, ласкающий, лишь слегка отдающий хрипотой. Старуха подошла ближе и, болезненно распрямив свой горб, положила ему на плечи свои иссохшие руки. Они были мертвецки бледные, лишенные крови и с черными загнутыми ногтями. Его чуть не стошнило. Обезображенное до крайнего уродства, иссеченное морщинами лицо сохранило лишь призрачное очертание того шедевра, которым он так восхищался. Теперь оно было почти вплотную с его лицом. Столь желанная близость! Столь ожидаемое касание тел! Максим чувствовал закипающий в душе ужас… А она продолжала, и вместе с ее голосом холодная, просто леденящая змея вползала в сознание:
