Солдаты, БМП, милицейские патрули в касках и бронежилетах — вся эта силища не пропала, она рассредоточилась по городу и нервно замерла, ожидая то ли президентского обращения, то ли красной ракеты, то ли еще чего знаменательного.
Я оставил грузовик на набережной, не доезжая метров трехсот до Ордынки. Ступни вопили от боли, и бежать было невозможно. Меня занимали только две мысли: добраться до «Третьяковской» и переобуться.
Я подошел к знакомому микроавтобусу и стрельнул у водителя сигаретку — Фирсов вряд ли ухитрился меня сфотографировать, а в ориентировке, которую он мог раздать подчиненным, наверняка значился кто угодно, только не взлохмаченный педераст в бабьем наряде.
Группа захвата уже в метро, это хорошо. Если б они засекли Тихона на поверхности, приблизиться к нему было бы трудно.
— Ты еще жив? — раздалось у меня за спиной.
— Живее некоторых.
Тихон держал за руку рыжего мальчика из больницы. А как же мамка? — хотел спросить я, но решил его не травмировать. Вместо свитера на Тишке была аккуратная курточка, на голове — оттеняющая спартаковская бейсболка. Ни дать ни взять сынок с папашей. Я оглянулся на микроавтобус. Задержать двоих Тихонов можно было быстрее и гораздо проще, но теперь я знал, чем это закончится.
Нагрянет Иван Иванович и, не разбираясь, порешит всех. Или так надо? Жалко Тишку, он ведь еще не маньяк, не разрушитель. Несчастный ребенок. Но какую цену заплатит мир за его не сложившееся детство? Не дороговато ли выйдет?
— Увидимся, гуляй пока, — бросил Тихон и, взяв Тишку на руки, направился в метро.
— Там ничего не случится, — сказал я вдогонку.
— С кем? С кем не случится? — он остановился и посмотрел на меня снизу вверх.
— С Кнутовским. Не трону я его, не бойся.
— Так это ты затеял?
— Привык играть без противника, да? Расслабился, сволочь.
Тихон быстро сунул руку в карман. Дошло наконец. Его жест напомнил мне о Ксении, и в сознании моментально выстроилась цепочка аналогий: метро, ловушка, киллеры с чемоданчиками. Кто я в этой пьесе?
Я знал и еще кое-что: машинка, которую теребил Тихон, была последней. Два прибора уже зарыты на городской свалке, синхронизаторы в тридцать восьмом — не в счет. Если я упущу и этот дырокол, то останусь здесь навсегда.
— Зачем ты все сломал?
Это наша беда. Мы верим, что поступки возможно исправить словами — хорошими и правильными. Мудрой брехней.
— Я?! — возмутился Тихон. — И у тебя язык поворачивается? Сами же испоганили!
— Видишь солдатиков? Откуда они взялись? До тебя их не было.
— Не было, — легко согласился он. — Потому и произошло то…
— Да ничего не произошло!
Тихон или не понимал, или прикидывался — в любом случае все опять сводилось к говорильне. А между тем Михаил и трое посланцев Фирсова ожидали внизу.
Сдать обоих рыжих, чтобы им тут же, в автобусе, сделали по уколу. Воспользоваться последним дыроколом и вернуться в свое время.
— Давай махнемся: ты мне — приборчик, я тебе — жизнь.
— У нас нет оснований доверять друг другу, — сказал Тихон. — Я просто уйду.
— И будешь крушить дальше.
— Да восстанавливать же! После того, что наворотили вы со своим фюрером.
— С каким фюрером? Ты бредишь?
— Да вон он, собственной персоной, — Тихон показал на подъезжающий кортеж из трех автомобилей.
Я опасался, что он попросту отвлекает внимание, я в этом почти не сомневался, но все же посмотрел. Из средней машины вышел Иван Иванович. Не сводя с меня глаз, Фирсов что-то сказал одному из подручных, и тот вынул из салона коричневый кейс. Тихон укрылся за мной и чуть шевельнул рукой в кармане. Пологие ступени заколыхались, как галька на морском дне.
— Счастливо, — сказал он, крепче обнимая мальчика.
В торце чемоданчика образовалось маленькое окошко. Я мог бы упасть на землю, и тогда тело Тихона, не до конца скрывшееся в дыре, взорвалось бы десятками кровяных прорех — это как раз то, чего мне так хотелось.
Я уперся в парапет и прыгнул. Врезался Тихону в плечи, оттолкнул его в сторону, пролетел дальше и, заваливаясь на спину, еще сумел выставить ладони, чтобы принять ребенка. Тишка даже не успел испугаться.
Прежде чем Тихон как-то отреагировал, я понял, что, бросившись в дыру, поступил правильно. Я увидел фюрера.
На здоровенном щите, который еще секунду назад призывал подключиться к Интернету, был изображен сильно приукрашенный лик полковника. Фирсов, только что отдавший приказ расстрелять меня и обоих Тихонов, по-отечески взирал с плаката на ржавый ларек с табличкой «Кваса нет. Завоз ожидается». На месте рекламного слогана, под твердым подбородком Ивана Ивановича, пролег категорический лозунг: «ОЧИСТИМСЯ ОТ СКВЕРНЫ!»
В конце улицы виднелся еще один портрет. Нижнюю его часть заслоняло старое дерево, поэтому, куда он звал и чего требовал, было неизвестно, однако то, что он обязательно требует и непременно зовет, сомнений не вызывало.
— Все насмарку, — сокрушенно произнес Тихон. Он как будто не удивился тому, что я составил им компанию. — Чего мне стоило пробиться к президенту, убедить его, что я не параноик… Ведь он поверил!
— Поверил, поверил, — успокоил я. — И войска пригнал, и даже к народу обратился по телевизору.
— И что он сказал?
— Вот это я пропустил. Стоило ему открыть рот, как Фирсова разметало твоей гранатой, ну и мне слегка досталось.
— Что-то я не припомню.
— Это когда тебя поймали на «Третьяковской».
— Значит, поймали все-таки?
— Теперь уже нет.
— И Фирсов не погиб. И все осталось как было. — Тихон с ненавистью посмотрел на плакат. — Откуда ты знаешь, что та граната — моя?
— Догадался. Кто еще на них этикетки от презервативов наклеивает?
— Хочу квасу, — ни с того ни с сего заныл мальчик.
— Нету, — виновато ответил Тихон. — И не будет.
— Куда нас занесло? — запоздало поинтересовался я.
— Две тысячи шестой.
Так я у себя дома? Это — мой дом?
— Добро пожаловать. За что боролся, то и хавай. — Тихон прижал к себе ребенка и замолчал, позволяя мне сойти с ума самостоятельно.
Капризный старичок, хиреющий в керосиновой затхлости бункера, никак не вязался с монументальной мордой Кормчего, помещенной на каждом углу. Взгляд натыкался то на могучие колосья, то на исполинские мечи. Улица была черной от флагов, на каждом полотнище трепетал либо профиль Фирсова, либо странный герб с одноцветным глобусом.
По дороге, изнемогая, тащились квадратные машины с глазастыми рылами. У выезда на набережную стоял полосатый шлагбаум с серой будкой. Перекладина была поднята вверх. Двое молодых солдат с автоматами безмятежно болтали, пропуская всех без разбору. Рядом ползла длинная очередь, упиравшаяся в здание с вывеской «Пункт сдачи крови». За исключением доноров народу почти не было — лишь несколько человек, шагавших по идеально чистому тротуару.
